Юлия Гурина - Сестры

– Кать, ну не заводись ты так при гостях, – услышала она голос мужа.

Он подошел и обнял ее – такой огромный медведь. Навалился на нее своим рыхлым, булькающим телом, и она почувствовала, что вот-вот задохнется. Не в прямом смысле – в переносном. Рядом с ним она была будто бы под водой.

Тетя Лена в это время разливала гостям куриную лапшу. На поминках непременно должна быть лапша.

– Маша, передаю вам слово, – Виталий Николаевич уже пожалел, что взялся вести поминальный ужин, хоть его и никто не просил.

Маша продолжала быть совой. Голова упала в плечи. В горле стоял комок, в животе узел из свернутой скатерти. Она так и не притронулась к еде и не смогла пить кисель. Все гости, сидящие за столом, воззрились на нее. Маше опять захотелось всех выгнать. «Уходите отсюда все!» – хотелось ей прокричать. Но приличия же.

Маша медлила и молчала. Виталий Николаевич издал несколько кашляющих звуков. Маша повернула голову в его сторону. Она поняла, что от нее ждут слов. Но какие могут быть слова? О чем говорить? Маше почудилось, что огромная черная птица накрыла ее своими перьями и никто ее теперь не увидит наконец-то.

– Я ничего не могу сказать. Простите.

Но не расходиться же всем из-за этого, правда? Родственники в наше время редко собираются. Юбилеи и все чаще похороны. Уходит поколение, как всегда, преждевременно. Удивительно: смерть сближает родню, а другие семейные поводы – уже нет. Смерть близких – чуть ли не единственная причина увидеть людей своего рода. Нас стало меньше, давайте же посмотрим друг на друга. Вы не находите в этом сарказм?

За столом собрались родственники и несколько близких друзей семьи. Один клан, а все такие разные. Тетка Лида – из династии бухгалтеров и торговых работников. Недавно ей сняли стому, но держится бодро. Ее дочка и внук, который работает в налоговой инспекции. Высокий, подтянутый, с особенным выражением лица. Каким? Не понять точно. Налоговым инспекторам выдают специальные памятки, где четко прописано, какое надо стремиться придать выражение своему лицу. Вот у него как раз такое. Непроницаемое, правосудное, уверенное. Люди системы часто отражают в своем облике лицо системы.

Двоюродная бабушка Варвара тоже пришла с дедом Юрой. Дед все время молчит. Опирается на трость даже за столом, потому что рука сильно дрожит без трости. Сколько ему лет? Пятьсот? Кожа на лице стала уже плотной, желтой. В глазах туман времен. Домашние ему помогали мыться. Набрызгали ландышевыми духами. Надели пиджак, жилет, рубашку, майку. Жилет с мохером, дед мерзнет. Дед молчит и роняет слезы – то ли от горя, то ли от старости, то ли от стыда.

Бабу Варю пришлось усадить на две табуретки. Их связали даже и положили подушку сверху. Варвара сама распорядилась о таком троне. Она в свои 87 лет полна сил. И аппетит хороший. Несмотря на скорбный повод встречи, шутит.

– Собралась я в автобусный тур по Северной Европе. Сын купил мне путевку. Но, представляете, меня не хотели сажать в автобус. Старая вы слишком, говорят, Варвара Викторовна. А я им: да кто вам такую чушь в голову вбил? Я еще помирать не собираюсь. Подписала бумажки какие-то, и взяли меня. Стокгольм смотреть.

– Мои мама и папа тоже могли бы смотреть Стокгольм, если бы не их убийцы, – врезала Катя. И градус общей беседы снова упал.

– Мариночка была такой веселой, легкой девочкой. Как перышко порхала. Приезжала к нам в гости когда, мы ей платки давали разные: крепдешиновые, капроновые, газовые с люрексом. Она их привязывала к рукам и бабочку изображала, бабочку-балерину, – моментально переключилась Варвара Викторовна.

– А когда Андрея к нам привела знакомиться, – внезапно проснулся дед, – я так и сказал ей: это твоя судьба. А его отвел в сторонку, говорю, пойдем покурим, как мужики. Он еще папиросу не брал, модничал, отказывался, не курю, говорит. Так я ему сунул папиросу-то прям в рот. И пока он ее держал, сказал ему прямо: обидишь Маринку нашу – убью тебя. Понял? «Понял, – говорит, – понял», – и как начал кашлять. Аллергия у него, что ли, на папиросы была…

И случаи все вспоминались какие-то дурацкие, мелкие. Несоразмерные событию, что ли. Мелочь, пшик.

– А как уж девчонок они своих любили. Боготворили оба. И соляные пещеры им, и музыкальная школа, и лагерь в Крыму выбивали. И клюкву для них Андрей перетирал с сахаром, чтобы витамины были. Всегда о дочках своих беспокоились. В институты устроили. Катю замуж выдали. А Машу вот не успели, – тетя Лена опять залилась слезами.

– Эх, жаль, такие молодые ушли, – кто-то из-за стола сказал.

– Да, до шестидесяти лет не дожили. А я вот дожила и сестру похоронила.

– Андрею же было шестьдесят вроде бы. Он же пятьдесят седьмого года.

– Да декабрьский он. Чуть-чуть до шестидесяти не дожил.

Вспоминали молодость, как встретились Андрей и Марина. Андрей напорист был, под окнами дежурил. А красивый какой! Марина его даже боялась. А он вычислил, в каком окне свет зажегся, когда проводил ее, и пришел с родителями знакомиться. Кефир принес и торт «Полено». Марина на первом курсе училась. Свадьбу сыграли быстро – Катя уже торопилась появиться на свет, живот не хотели показывать в платье свадебном. Восемнадцать исполнилось – и сыграли. По тем временам все проще было. Плясали во дворе. Стола два было – для домашних и для соседей. Отец Марины, Лев, ходил по подъездам, наливал всем: дочка замуж выходит. Умер он быстро, не дождался внуков. Цирроз.

Как на квартиру копили, вспоминали. У родственников занимали. Марина в аспирантуру пошла. Преподавать выходила на полставки. Потом стенку домой купили. Кате собаку, английского сеттера Тобика.

Серебряную свадьбу хотели отметить, но что-то суета на работе закрутила, так и не стали. Простые истории.

А потом посыпались разные семейные тайны. Про бабушек-прабабушек-теток, у которых дети были не только от законных мужей, но от цыган или партийных работников. Партийные работники в давние времена были люди влиятельные, доступ к продовольственным распределениям имели. Прадед Дима, говорят, еще две семьи имел, но связь утрачена. А Алексей Лазаревич закопал свое золото по дороге в Москву, и не найти теперь. А золота было много.

А прабабка Виолетта рассказывала, как они мел перетирали в муку всей семьей ночью. Чтобы вместо мешка с мукой отдать на продразверстку мешок с мелом – иначе не выжить.

А у деда Лазаря был кожаный плащ, весь истыканный ножами. Он в МУРе работал, бандитов ловил.

Истории родственников сплетались и перепутывались в один клубок. Разные поколения дедов и бабушек, причудливые судьбы. Катя несколько раз пыталась навести порядок в семейных воспоминаниях, даже записывала где-то, но все эти упорядочивания не держались в памяти и опять перемешивались. Жизни предков превращались в легенды, семейные предания, и уже не важно было, кто их главный герой, главное, что все это – прошлое их рода. Та правда, из которой выросли они, две сестры – Катя и Маша.