Лидия Зимовская - Улыбка сквозь трамвайное окно

– Я так рад тебя видеть, но мне не хотелось, чтобы жена узнала о тебе, она и так давно что-то заподозрила, – мямлил Володя. – У нас сын, мы ждем второго ребенка.

Нинель вдруг посмотрела на себя со стороны: жалкая соблазнительница! Стало обидно до слез, что крылья ее любви, на которых она мчалась в этот незнакомый город, так безжалостно обрезаны. И кем? Любимым человеком! Но не такова Нинель, чтобы показывать свою слабость. Она взяла себя в руки.

– Да ты не переживай, Володя. Я к тебе завернула проездом, была тут неподалеку в командировке. Боялась написать тебе, что пора прервать нашу связь, боялась обидеть. Вот и решила увидеться и поговорить с глазу на глаз. Я выхожу замуж.

Нинель видела, как Володя облегченно вздохнул.

– Давай попрощаемся здесь, – она поцеловала его в губы, горячо, как раньше, встала и ушла.

В привокзальной гостинице Нинель вырвала из блокнота листок с Володиным адресом и сожгла его в пепельнице. Но разве сотрешь цифры его телефона из памяти? Утром ей так хотелось позвонить ему. Но она пересилила свое желание. А вскоре поезд навсегда увез ее из этого города.

К Маше Нинель заявилась, как всегда, без предупреждения. Считай, не навещала подругу больше года.

– О, с прибавлением тебя, – сказала Нинель подруге, когда та вышла в прихожую с малышом на руках. – Кто: мальчик, девочка? Дочь. Вот и хорошо, есть теперь у твоего старшего сестренка. Парень в школу пошел? Так ты теперь опять первоклассница!

И все эти замечания по поводу перемен в жизни лучшей подруги мимоходом, равнодушно.

После чая они уселись на диван, выпроводив мужа Маши с детьми гулять на улицу. И Нинель рассказала подруге все свои любовные похождения последнего года, не давая ей вставить и слово.

– Зачем я тебе все это рассказываю?

– Да, зачем? – повторила Маша. – Не виделись целую вечность. Я дочь родила, а ты даже не спросила, как ее зовут. Подробно посвящаешь меня в свой курортный роман, тем более что он закончился.

– Дура! Я предупредить тебя пришла, чтобы мужа своего никуда одного не отпускала. Знаешь, как много таких, как я. Любого порядочного мужика соблазнить могут. Поняла?

«Какая все-таки благородная эта Нинель!» – подумала Маша.

Было Успенье. Еще накануне Анна собиралась с дочками в церковь в соседнее село. Она и сама-то бывала в церкви только по большим праздникам, а девочек брала с собой и вовсе редко. Для нее, привычной к сельской работе, восемь километров – не путь, а малышкам пешком туда-обратно – устанут. И на руки уже не возьмешь, Танюшке и то шесть скоро. Старшей Вале через несколько дней в первый класс, и Анна решила обязательно сводить девочек к причастию.

Поднялись рано. По холодку шагалось споро. Но только солнце поднялось выше, стало палить. Это же надо, конец августа, а жара, как в середине лета.

В церкви прохладно. Распевный голос священника, молитва. Ушли в сторону все заботы, в душе наступило умиротворение. И девочки рядом молились тихо. Из церкви вышли просветленные.

На службе народу было много, а после толпа быстро растаяла – все разошлись по домам, стало пустынно. Анна с девочками шла не торопясь по широкой улице большого села. Спешить было некуда, да и жара донимала – не разбежишься.

Вдруг на краю неба показалась туча. Поднялся ветер и понес песок по дороге. Черная полоса моментально скрыла солнце. И вот уже упали в пыль первые крупные капли дождя. Вдалеке сверкнула молния, следом страшными раскатами пророкотал гром. Гроза.

Ливень обрушился сразу потоками воды. Анна схватила дочек за руки и втолкнула на крылечко ближайшего дома. Все трое вжались в стену, но сбоку все равно заливало, ноги стали мокрые.

Открылась дверь, и на пороге показалась крепко сбитая, одних с Анной лет женщина.

– Заходите в дом, девчушки-то вон намокли.

Анна, было, пропуская дочек вперед, шагнула в сени и замерла: из-за плеча хозяйки смотрел Степан. Ее Степан.

…В деревне матери девок блюли. Как только заневестятся, внушали: принесешь в подоле – прибью. Сколько раз попадало Анне от матери ремнем, вожжами, скалкой – что под рукой оказывалось, когда возвращалась поздно. Да не темная ночь ее грех прикрыла. Отдала она свое девичество Степану в жару, после купания – не могла устоять против его клятв, не могла унять свою горячую кровь.

Был он не их села, притопал в гости к дяде. Появился на вечёрке высокий да крепкий, глазами то на одну, то на другую девку постреливал. Зачастил к ним в село, не раз сиживал с Анной на берегу озера, нашептывал разные слова, от которых заходилось сердце.

Беременность ее первым заметил отец. Мать со своими горшками да крынками не больно-то разглядывала, что там ее девка: дома теперь сидит – и хорошо. Допытались родители, кого благодарить за дочерин позор. Заслали к Степану старших сыновей. Того отец хорошенько поучил вожжами да отправился Анну сватать.

Валю она родила, уже живя в свекровом доме. Только Степан появлялся там нечасто. И в сельсовет после свадебного застолья, как собирались, они не сходили. Первое время он все отговаривался, что в городе на заработках, потом и вовсе дома месяцами не был. Проплакала Анна год, мужа поджидаючи. А после того, как принесли ей известие, что в городе Степан живет у женщины, сказала свекрови:

– Какой уж он мне муж. Поеду я домой.

– Дак поезжай, девка.

Так и вернулась с ребенком в родительский дом. Отец на дочь рукой махнул. У сыновей все нормально, живут мужики своими семьями, а дочери, видно, Бог счастья не дал. Да и болеть старик начал, со своими хворями – не до дочериных забот. А внучка чего, вырастет.

Да, видно, не ходит беда одна. Как не редко заезжал Степан домой, а, оказалось, прощалась она со свекровью уж беременная. Отец Анны умер до рождения Танюши. И ладно: а то опять бы ее позор переживал. Мать после еще два годка проскрипела и тоже отправилась на покой. Осталась Анна с дочерьми жить в родительском доме. Работала много – копейка в совхозном саду давалась нелегко. Братья помогали. Голодом не сидели – и то спасибо. Вон Валя уже в школу идет.

О Степане с тех пор, как уехала от свекрови, никаких известий до Анны не доходило. А тут вон он смотрит через плечо хозяйки, что приветливо приглашает в избу.

Первым ее порывом было схватить девчонок за руки и убежать.

– Мама, я пить хочу, – запросила Таня.

– Заходите, девочек напоим, накормим, – опять позвала хозяйка.

– И правда, заходи, Анна, – подал голос и Степан. На удивленный взгляд жены сказал: – Это жена моя первая.

– Катя, – протянула та руку Анне и еще настойчивее стала приглашать в дом.

– Почему бы и нет? – подумала Анна и смело шагнула в сени.

Степан все-таки немножко растерялся, то истуканом сел за стол, то вскочил и давай помогать жене носить с кухни пироги и закуски. Потом все уселись. Налили по рюмке настойки – за знакомство. Графин опустел быстро. Непьющая Анна захмелела и совсем осмелела. Поначалу вроде стеснялась: брошенная жена, значит, ущербная. А хмель развеял сомнения: нисколько она не хуже Катерины. Вон двух каких красавиц родила, а у той ребенка нет. А Катерина, видно, баба хорошая, добрая, над Степановыми дочками щебечет, увела и спать уложила – уморились крошки.