Лидия Зимовская - Улыбка сквозь трамвайное окно

Осень, уже убрали огороды, зарядили дожди, как прошел слух, что продают цыгане дом. И правда, вроде и собирались они осесть, да не выдержала цыганская душа: потянуло в теплые края. Роза пошла по дворам отдавать кастрюли-тарелки, что одолжили ей соседи. Ничего не перепутала. Мама побрезговала есть из сковородки и миски, что вернула цыганка, поставила их во дворе под корм курам.

Цыгане погрузили на телегу узлы с одеждой, мешки с картошкой и уехали по грязной, размытой дождями улице.

Тетка Ира семенила за телегой на больных ногах, остановилась возле угла, за который завернула лошадь, взмахнула на прощание рукой, когда Роза обернулась. Стащила с седых, некогда пышных кудрявых волос платок и стерла катившуюся по морщинистой щеке слезу. Увидела маму, вышедшую на крыльцо.

– Нюра, уехала моя дочка, Розочка моя, – запричитала тетка Ира.

– Ты чего говоришь-то, какая дочка? А ну-ка заходи, заходи в дом.

– Ой, матушка, грех-то какой на мне, – вздохнула соседка, опускаясь на табуретку.

Сашу моего на войну забрали сразу же. Оставил меня с четырьмя детьми мал мала меньше, Рите был всего годок. Мы еще и не знали, что я пятым была беременная. А в конце лета пришла бумажка «пропал без вести».

В марте родилась у меня девочка. Жили впроголодь, детей кое-как накормлю, а сама уж ладно. Молоко пропало, кормить малышку нечем. А тут цыганский табор на окраине остановился. Ходили по дворам, гадали. Я последний кусок хлеба отдала, лишь бы узнать, жив ли Саша. Увидела цыганка моих голодных детей. А тут еще дочка в люльке закричала, а мне ей в рот и сунуть нечего. Достала цыганка грудь и накормила ее. Затихла девочка у нее на руках – уснула сытая.

– Как зовут? – спрашивает.

Я и имя еще не дала. Думала, все равно умрет скоро с голоду. Говорит мне тогда цыганка:

– Отдай мне девочку. У меня тоже сынок только что родился. Молока много, выкормлю.

Хоть и нагадала цыганка, что жив мой муж, не очень-то я ей поверила: вестей от него так и не было. А как не вернется? Мне бы хоть четверых поднять. И отдала я цыганке девочку. Соседкам сказала, что умерла. Они поверили, тогда с голоду младенцы часто умирали.

Письмо от Саши пришло почти через год. Был он в окружении, воевал в партизанах, потому и не было от него так долго никаких известий. Саше я про дочку не написала. Из соседок никто ничего не видел. Дети маленькие, несмышленые, куда сестричка делась, и не поняли. Цыганский табор уехал, неизвестно куда. Одна я знала тайну. Да еще не кончилась война. Останется ли жив Саша? Да не умерла ли у цыган девочка, больно уж она была слабенькая?

Муж, слава Богу, вернулся. Раненый, контуженный, но живой. Уж в самом конце войны сильно его ранило, полгода в госпитале лежал. Да и дома еще сколько поправлялся. На завод по здоровью не взяли, на лошади в больнице работал до самой смерти. Да ты сама знаешь.

Все хотела рассказать Саше о дочке. Да сначала жалела, что он болеет очень. Потом боялась, ругать будет. А в 49-м Вова родился, я и сама о дочери, отданной цыганам, забыла. А тут они и приехали.

– Да почем ты знаешь, что твоя эта дочь?

– Так ведь старуха-то и есть та цыганка, которой я отдала ребенка. Я ее сразу узнала. Да и дочка на меня похожа: в молодости из-за таких же темно-рыжих кудрявых волос влюбился в меня Саша.

Когда Роза выросла, спрашивала мать, почему она не такая, как все цыганки: и кожа белая, и волосы светлые. Та сказала ей, что мать у нее русская. Сколько лет упрашивала Роза поехать в город, где останавливался в тот военный год табор: вдруг жива ее русская мать. Так хотела увидеть она меня. Уломала старуху. Приехали. Узнали, что и дом как раз продается по соседству, вот и поселились.

Детки Розины – это ж внуки мои, родные, хоть и цыгане. Ведь хорошо-то как: жили рядом, я внучков своих полюбила, они ко мне привязались. Но разве могут усидеть на месте, раз уж всю жизнь привыкли кочевать. Вот и засобиралась старуха, как холода подошли. Уж как я уговаривала Розу остаться. А она только сказала:

– Я ведь цыганка, мама.

Любовь первая (Письмо)

«Здравствуй, дорогая подружка».

Что это случилось с Алькой? Никогда не было в наших отношениях с лучшей школьной подругой этого «сиропу»: мы не ходили, как другие девчонки, под руку на переменках и не сюсюкали. Гораздо больше признательности и верности было в привычных «Алька»—«Лидка».

Первую разлуку мы с ней пережили тяжело: восемь лет за одной партой и все домашние задания вместе, а тут я – в девятый класс, а она – в строительный техникум. Но была у моей Альки мечта работать, как и отец, прорабом на стройке. Все равно мы каждый вечер встречались, и новостям не было конца.

Не судьба была сбыться Алькиной мечте. Не ее личная судьба, родственников. Старшую сестру Галю с маленьким сыном бросил муж. Однажды вечером пришла она домой, а там записка: «Я уехал, не ищи». Как это не ищи? Конечно, искала. По слухам, сбежал он с двоюродной сестрой жены в Киргизию к дальним родственникам. Галя, не посоветовавшись с отцом-матерью, собрала малыша и махнула разыскивать беглеца. Нашла, а что толку: все равно он к ней не вернулся. Галя в письмах жаловалась матери, что жить ей тяжело, работу нашла, а с ребенком посидеть некому.

Мать уговорила Альку поехать на помощь к сестре. Та бросила в середине первого курса строительный техникум, правда, вместе с документами взяла справку и на следующий год начала учиться в плодово-ягодном техникуме – об этом она, конечно, в школе не мечтала.

Расставаясь по-настоящему, мы пообещали писать друг другу часто-часто. И обещания выполняли. Алька присылала мне фотокарточки, где она снималась с племянником Андрюшей вдвоем. Я удивлялась: кто больше мать – Галя или моя Алька?

Все потихоньку утряслось. Андрюшу отдали в детсад. У Альки появились новые друзья, я не ревновала к ним. А очень хотела как-нибудь откликнуться на настойчивое приглашение подруги и приехать к ней в гости, познакомиться с теми девчонками и ребятами, о которых она рассказывала в письмах.

Конечно, влюбившись впервые в жизни, Алька сообщила об этом мне. В каждом письме она находила новые слова, какой хороший, внимательный, ласковый ее избранник, каждая строка просто излучала любовь. Забыв написать необходимое «здравствуй», мимоходом сообщив о своих делах и проказах племянника, она подробно описывала, как он держал ее за руку, как на нее смотрел.

Открывая конверт, надписанный Алькиной рукой, я рассчитывала прочитать очередную серию истории ее первой любви, оказалось, серия была последней.

«Здравствуй, дорогая подружка.