Николай Бредихин - Распятая. Любовный роман

– Ксерокс! – мрачно ответила я.

– Ничего не получится, – спокойно покачал головой Фомич. – И не пытайся меня обломать. Не такие, как ты, пробовали, но все уходили несолоно хлебавши. Ладно, прощай. Как я понял, тебе просто очень хотелось с кем-нибудь на эту тему поговорить. Считай, побалаболили. И не гневи Бога, Леднёва. Если хочешь, бесплатную экскурсию тебе устрою: провезу по местам захоронений (я как раз сейчас дело закрываю об одном действительном, а не придуманном маньяке), из показаний кое-что почитаю, фотографии покажу.

Я вздохнула.

– Чем удивили! Таких страстей-мордастей я в любой день могу по телевизору по самые некуда наглядеться.

Фомич не выдержал, снял руки с руля и развернулся ко мне всем торсом.

– Ах по телевизору! Ну, если телевизору да журнальчикам разным паршивым верить – так ещё всё в порядке, можно жить припеваючи. Жаль, я тебя в тюрьму не могу провести, а то посмотрела бы на этих уродов. Там ведь настоящего ворья сейчас нет: те на воле, деньги с утра до ночи делают. Мелочёвка: мать родную сыночек убил за то, что не дала ему денег на дискотеку; наркоманка, которая проходившей мимо женщине всё лицо и грудь бритвой исполосовала за то только, что она ей просто замечание сделала – окурок, видите ли, оторва эта бросила прямо на тротуар, а не как положено, в урну. А вот ещё один, совсем свежий случай. Шайка пацанов подловила одну бедолагу в безлюдном месте. Избили, ограбили, затем решили ещё и изнасиловать. А насиловать нечем пока, да и толком не знают как: сплошь начальные классы. Так обошлись подручными средствами: палками, бутылками, ножами. Смешно?

Я промолчала. Затем буркнула под нос, уже открыв дверцу машины:

– В гости хотя бы пригласили.

Фомич хохотнул, не оборачиваясь:

– Не дождёшься, Леднёва. Как-нибудь в другой жизни. Если там встретимся.

– Это из-за того, что я порченая? – тихо спросила я.

Всё-таки я его довела, он опять развернулся в ярости.

– Ну ты и дура! Порченая! Да такую порченую на конкурс «Мисс Вселенная» можно посылать. Вбила себе в голову чушь какую-то. Прошло! Забудь! Никогда не было. В гости! Это ты сейчас: «Фомич» да «Фомич», а через полгода в мою сторону и не посмотришь – кто он, следователишка! И не зли меня! А то так нахлещу по одному месту, неделю сидеть потом не сможешь! В гости! Ну насмешила! А чего не сразу под венец или в загс? Мне-то, старому хрычу, терять нечего: хоть месячишко с тобой покувыркаюсь, потом всю жизнь будет что вспомнить.

Хорошо повеселились. Я, во всяком случае, точно от души. Но мужик – кремень, ничего не скажешь. «Гвозди б делать из этих людей: крепче б не было в мире гвоздей», как сказал поэт один, Николай Тихонов. Ничего подобного мне в жизни ещё не попадалось.

Что я могу сказать о себе? Мне двадцать четыре года, я совсем недавно окончила институт, устроилась на хорошую работу, познакомилась там с прекрасным парнем, в котором души не чаяла, вот-вот должна была выйти замуж. Дальше…

Дальше эта нежданная встреча. Как сейчас помню, меня окликнули, вроде бы для того, чтобы о чём-то спросить, я подошла к дверце, тут меня и затолкали в машину. Я пыталась сопротивляться, но почти тотчас же потеряла сознание: то ли эфир, то ли хлороформ, не знаю, чем именно был платок намочен. Очнулась я в бункере, иначе не назовешь, а точнее в специально оборудованном подвале загородного особняка.

Термин «специально оборудованный» на суде потом отрицался, говорилось, что в нём просто до этого жили таджики-строители, которые производили отделочные работы. Да и действительно, там можно было только спать, оргии происходили наверху, в тренажёрном зале. Со мной были три девушки, так называемые плечевые: из тех, что путаются с разного рода шофернёй, а вообще-то «голосуют» перед любой более или менее приличной машиной. Мы все были новенькие, незадолго до этого «ребятки», как их назвал Фомич, решили обновить состав. Сколько времени каждой из нас предстояло здесь провести, нам было неведомо, да этого и никто не знал. Признаться честно, хоть похитители и обещали, что через недельку наш «квартет» отпустят подобру-поздорову да ещё и денег дадут, никто из девчонок не рассчитывал, что нам удастся выбраться из этих застенков живыми…

Ладно, хватит пока, больше не могу.

Я ненадолго отвлеклась от основных своих размышлений, перешла в файл «Сны» и принялась детально описывать то, что мне довелось испытать сегодня ночью. Первое время я до отказа накачивала себя снотворными, стремясь заглушить воспоминания. Была тогда настолько перенасыщена ими, что стоило мне закрыть глаза, как тени, образы буквально расползались по комнате, я различала даже их запахи, прикосновения. Потом поняла, что начала попадать в лекарственную зависимость, поскольку мне приходилось применять всё более и более сильные средства. Слава богу, у меня хватило сил и воли вовремя остановиться. Сейчас ограничиваюсь феназепамом, по полтаблетки, да и то не каждую ночь.

Мой сегодняшний сон… Сны надо фиксировать сразу, как только просыпаешься. Потом многие детали теряются или ты вообще забываешь то, что тебе привиделось, навсегда. Раньше со мной так и было: и сны мне снились очень редко, и из памяти они стирались мгновенно. Сейчас довелось столкнуться с этим явлением вплотную, настолько, что я частенько не могу уже обходиться без помощи диктофона.

Возможно, вы уже составили обо мне определённое представление, и не исключено, что я кажусь вам сумасшедшей. Не стану спорить, иногда мне тоже кажется, что я не совсем нормальная (а может быть, и вообще ненормальная – такая каша в голове!). Но я подобрала для себя более точное определение – «тронутая». Иногда я подолгу стою под душем и часами тру себя губкой. Но мне никогда не смыть этих гадких прикосновений.

Никогда? Это словечко меня буквально бесит. Приблизительно так же, как ещё одно: «навсегда»! С кем бы я ни разговаривала на эту тему, все пытались меня убедить, что мне никогда уже не удастся стать прежней, я опустилась вниз, уже не такая, как была раньше, не такая, как остальные. Но и туда, вниз, падать можно до бесконечности. Я должна закрепиться, причём как можно раньше, как можно ближе к тому месту, с которого началось моё падение.

Так что заткнитесь и не говорите больше мне этого слова – «навсегда», даже мысленно, даже за тысячу километров отсюда. Не желаю его слышать! Я не опускалась, меня «опустили», но я всё равно вернусь к себе настоящей, к той, какой я была.

Так и есть, если бы не диктофон, что-то, может быть самое важное, я непременно бы упустила.

Я достала с полки томик в изящной, красной с белым обложке – «Толкование сновидений» Зигмунда Фрейда. Никак не могла пройти мимо эпиграфа, сто раз мною читанного, но всякий раз бесконечно умилявшего меня своей первозданностью: