Николай Борисов-Линда - По самому, по краю… Избранное

Не знал Василий, что через три года вернётся он в забытую людьми деревню и баба Маня расскажет ему обо всём случившемся. И придёт он на могилку отца Андрея, что будет рядом с церковью у неустановленного колокола, и после небольших колебаний останется жить в деревне. И станет священником.

Не знал Василий и того, что проживёт он непростую жизнь, что у него здесь ещё народятся пятеро детей и что церковь он восстановит.

А в тот день, когда ударят в колокол и его звук коснётся земли и неба, соединяя их, спадёт пелена с округи. Старой и ненужной шелухой облетит серость человеческого бытия и новый народившийся мир удивит людей своей чистотой и радостью. И с той поры, как кто услышит голос колокола, то, замирая, крестится и говорит: «Батюшка Андрей вещает! Царствие ему Небесное!»

Ничего этого не знал и не ведал стоящий подле своей машины плачущий маленький человек, только что осознавший, что он выжил.

Потому как, пути Господни неисповедимы.

Дедовский способ

Посвящается моему отцу

Борисову Владимиру Трофимовичу.

Удивительный был рассказчик.

Они и сейчас живут на той же улице, дома у них почти напротив: татарин Тагир абы и русский дядя Миша.

Соседи уважают друг друга. Проходя мимо, почтенно здороваются: «Здравствуй, Михаил», – говорит Тагир. – «Исэнмесез, Тагир», – отвечает Михаил. – Иногда садятся на добротно сделанную скамью, что надежно вкопана подле высокого, дощатого забора Михаила, курят, степенно разговаривая.

Давно это было, лет так двадцать назад.

У Тагира рос сын, семнадцатилетний Анвар. Парень был ладный, высокий, стройный. Тёмный пушок усов, мужественность черных глаз притягивали девичьи взгляды.

– Ай! Батыр растет, – с гордостью говорил отец, глядя на сына, и от удовольствия цокал языком.

У Михаила росла дочь, шестнадцатилетняя Татьяна. Золотая коса, озорные глаза плескались голубизной под дугами темных бровей и уже начали сводить с ума не только парней с их улицы. Глядя на дочь, отец восхищенно восклицал:

– Красавица растет, ох, чьи-то сердца наплачутся.

Но стали наши соседи примечать, что дети их, по-видимому, не равнодушны друг к другу.

– Что будем делать, Тагир? Рано нашим детям в эти игры играть. Танька-то моя, пустышка ещё… егоза, одним словом, – затянувшись дымом, спросил Михаил.

– Да-а. Нас они не спрашивают. Дело молодое, глупое… Не головой думают… сердцем. – Тагир размял сигарету. И как-то искоса посмотрев на Михаила, опустил глаза. – Может, беседу проведем? Да и сам понимаешь, – и словно решившись, внимательно посмотрел на Михаила, – она ведь у тебя крещённая… мы и веры разной… Как это всё будет?

Михаил крякнул от удовольствия, мысленно поблагодарив соседа, что он помог коснуться этой, непростой для них, темы.

– Тагир, мы с тобой, конечно, не Монтека с Капулетой, нам посложнее… А у них… вся жизнь впереди. Сейчас по сопливости наломают дров… нам потом с тобой разгребать придётся.

Они долго курили и долго неторопливо беседовали. Под конец решили, что беседы с молодежью проводить просто необходимо. А то, как бы чего… не вышло.

С этого дня для молодых людей начались испытания. Если Анвар после жестких разъяснений отца уходил с горящим взглядом в дальний угол двора, то Танька размахивала перед лицом отца руками, топала ногами, доказывая свою правоту.

Шли дни, недели. Как бы там ни было, но молодые люди умудрялись встречаться украдкой, тайком. Что ещё больше распаляло их чувства.

– Что будем делать, Михаил? Мой Анвар совсем голову потерял от твоей дочери… Голодовку чупряк 1 1 Чупряк – тряпка (татарский) объявил… не ест ничего, молчит. Говорить не хочет. Гордый. – Он нервно курил, тяжело вздыхая.

– Да и у меня не лучше. – Михаил сплюнул. – Хреновые мы с тобой политработники. Думал, выпороть как следует… не-ет, возраст уже не тот. Девица. Да и жалко… своё ведь. – Михаил, хлопнув ладонями, выбил из мундштука окурок. Достал спичку и начал его очищать. Через несколько секунд продолжил: – Есть один дедовский способ, как нашим молодым помочь. Мне как-то отец рассказывал, этим способом его деда от цыганки отучили. – Поднёс мундштук к губам, резко дунул. Продув, аккуратно вложил в пачку с сигаретами и спрятал в карман. Испытывающе посмотрел на Тагира:

– Присылай своего Анварчика на ночь ко мне. Пусть у нас переночует.

Тагир настороженно окинул взглядом Михаила:

– А что это за способ такой, дедовский? Не смертельный? Не колдовской? А то испортишь парня.

– Не-ет. Ничего страшного. Но способ верный. Он даже в какой-то мере пользительный для здоровья. Я так понимаю, что помнить друг о друге они до конца жизни будут, этого у них не отнять. А вот… любить, – он усмехнулся, – не-ет. Присылай сына, Тагир. Лечить детей наших будем…

– Михаил, что за способ? Объясни.

Михаил встал:

– Ты, Тагир, сегодня вечером присылай сына, а завтра утром он тебе и расскажет. Во всех подробностях. – Сам же заулыбался щербатым ртом. – А если почему-то не расскажет, я расскажу. Так тому и быть.

Вечером, борясь со смущением, зашел Анвар.

– Дядя Миша, здравствуйте. Отец вот… прислал, сказал к вам прийти… что вы знаете.

– А, Анварчик! Заходи, заходи, дорогой. Проходи. Мы как раз с Танькой вечерять собрались, присаживайся к столу. – Михаил вышел навстречу. Ласково похлопывая по спине рукой, пригласил Анвара за стол.

Анвар, робея, сел на краешек стула.

– Танька, геть сюда! Ты что там, в юбках запуталась? Видишь, дорогой гость к нам пожаловал. Живо накрывай на стол. – Сам сел, откинувшись на спинку стула. – Мать-то у нас попозже придет, у Анатолия, старшего сына, задержится. Ну-у, рассказывай, как твои успехи в жизни?

Анвар ещё больше смутился:

– Пока нет… успехов… никаких.

– Ну и ну, как же нет? – Михаил крякнул, ухмыльнувшись, заерзал на стуле. – Так и никаких? Ходить-то научился?

Анвар едва кивнул головой.

– Говорить научился?

Анвар опять кивнул головой, улыбка смущения потихоньку стала сходить с лица.

– Писать? Читать? Ешь без посторонний помощи?.. А говоришь, успехов нет в жизни. Нет, Анвар, успехи они всегда есть, но есть малю-юсенькие, их даже вроде и не видно, но они очень важны для человека. Есть же такие, что про них и говорить не следует, они сами за себя говорят.

В это время вокруг них засуетилась Татьяна, накрывая на стол. Она ловко и проворно расставляла тарелки, чашки, то и дело стреляя в сторону Анвара озорным и веселым взглядом.

«Ах ты, шельма, – подумал Михаил, глядя на дочь, сердце у него ехидно подпрыгнуло. – Я посмотрю, как ты завтра постреляешь, егоза». Отметив про себя, как же его дочь красива. Да-а, красавица дочь – двойная забота родителям.

Прежде чем приступить к трапезе, Михаил прочел молитву и несколько раз перекрестился. Ели молча. Как ни пытался Михаил разговорить Анвара, тот отвечал кивком головы или односложно «да», «нет». Танька же сидела насупившись, всю её резвость как рукой сняло.