Николай Борисов-Линда - По самому, по краю… Избранное

Михаил стал волноваться: уж не догадывается ли о чем?

– Что будем пить? – Танька вопросительно посмотрела на отца, на Анвара. – Чай? Компот? Или парного молока желаете? – И кокетливо повела плечами.

– Я те щас пожелаю, егоза, – Михаил остановил дочь и обратился к Анвару:

– У нас, у русских, в давние, древние времена был напиток, назывался он сыто. Рецепт изготовления этого чудесного пития мне достался аж от прадеда. Его пили, когда наедались, и выражение «наесться до сыта» говорило, что пришло время пить сыто. —

Он вышел из-за стола, достал из холодильника трехлитровую банку, больше чем наполовину наполненную светло-желтой

жидкостью.

– Так вот это самое сыто, настоянное на меду с различными травами, когда доставалось из погреба, да в глиняной вспотевшей крынке… о-о-о! Это было как в сказке… и я там был, мед, пиво пил. Да вы и сами сейчас оцените.

Молодые люди заинтригованно переглянулись. Танька удивленно посмотрела на отца:

– Ой, как интересно. Пап, а ты про сыто никогда не рассказывал и в погребе я никакого настоя не видела.

– О, доченька, я тебе ещё многое не рассказывал, случая как-то не выпадало, – он обошел её и налил в бокал. Жидкость в бокале заискрилась, пахнуло манящим терпким запахом. Подойдя к Анвару, он краем глаза увидел, как дочь пригубила бокал раз, затем другой.

– Пап, пап, здесь мёд, травы, и что-то ещё есть?

– Есть, дочка, есть, там много чего есть, – Михаил налил Анвару, себе. – В этом напитке собранно все то, что способствует лучшему пищеварению, по русскому старинному обычаю. Наши предки знали толк в таких вещах.

Сыто выпили по два бокала. Прохладный, душистый напиток бодрил и даже слегка кружил голову.

Немного поболтав, вышли из-за стола.

– Анвар, у тебя отец новую баньку срубил? – Михаил достал мундштук, размял сигарету. – Я вот тоже вчера закончил. Пойдем, посмотришь, оценишь, чья баня лучше.

Анвар в недоумении пожал плечами:

– Зачем, дядя Миша?

– Пойдем, пойдём. Сам скоро хозяином будешь, – по лицу едва заметно скользнула усмешка.

Вышли во двор. Темнело. Солнце уже зашло, но на улице было ещё достаточно светло. Возле бани остановились. Михаил вставил в мундштук сигарету, закурил:

– Куда будешь поступать учиться?

Анвар тяжело вздохнул:

– Не знаю ещё, или в военное училище пойду, или в КАИ. Наверное, все же в КАИ.

– Учиться, Анварчик, надо. – Михаил несколько раз затянулся. – Как без образования? Танька вот в медицинский институт собралась, но одно дело собираться, а другое готовиться и поступить. Го-то-виться надо, Анвар, а не дурака валять. А тут по вечерам домой палкой не загонишь и где только черти носят? – Михаил заметил, как потемнело лицо у Анвара. И вновь загадочная усмешка скользнула по его губам. Он последний раз затянулся, на ладони затушил окурок и бросил его в грязное ведро с водой.

– Ну, ладно, с Богом! – Хитро улыбнулся: – Как в народе говорят, всё что ни делается, делается к лучшему. – Громко позвал:

– Танька! Геть сюда, – и едва слышно, – егоза.

Танька словно ждала и мигом появилась в накинутой на плечи кофточке. Михаил окинул её пристальным взглядом:

– Веди Анварчика за мной, баню смотреть будем.

– Вот ещё. Ты че, па, сам не можешь показать? Я вам что, провожатая? – Но отец так посмотрел, что дочь осеклась.

– Иди вперед, лахудра, я свет включу.

Молодые люди пошли вперед, непонимающе посматривая друг на друга. Когда они, миновав предбанник, зашли в полутьму бани, Михаил включил свет и спросил:

– Ну, как?

Анвар с интересом знатока похлопал обшивочную доску:

– Доска липа?

– Да-а, шпунтовка, липа, а потолок с полоком из дуба. На века. Внуки своих внуков парить будут. – Михаил с удовольствием щелкнул пальцами: – А ты голыши, голыши посмотри, один к одному подбирал. А запах, какой запах, а? Благодать.

И пока Анвар с Танькой вдыхали ароматы и разглядывали голыши, Михаил вышел, плотно закрыв за собой дверь и подперев её заранее приготовленной доской. Предбанник он для верности закрыл на замок. С секунду подумал и оставил свет в бане включенным. Закурил и, тяжело ступая, вышел со двора на улицу.

Жену он встретил уже в темноте, сидя на скамье у ворот. До её прихода он трижды срывался с места и, чертыхаясь, сломя голову, бежал в туалет. Всякий раз с ужасом ощущая, что не добежит, что ещё мгновение и… не донесёт, но обходилось. В туалете сам процесс происходил с таким шумом и неуправляемостью, что Михаил покрякивал в недоумении: «Вот же дьявольщина и откуда только всё берётся? Вулкан, что ли, в животе пробудился? Не улететь бы», – и с опаской посматривал на потолок туалета.

Жена устало спросила, где Танька и почему распахнута калитка? Михаил ответил, что Танька ночевать будет у подружки соседки, а калитка? Да черт бы с ней с калиткой… открыта, закрыта… он же рядом.

– Миша, пойдем в дом, прохладно что-то, да и поздно уже, – жена поёжилась.

Михаила тоже слегка знобило, но не от холода. Он как-то криво ей улыбнулся и неуверенно вымолвил:

– Ты мать, иди, иди, я сейчас… с полчасика подышу воздухом и приду.

Через дорогу в доме, что почти напротив, горел свет. Там не спали. Когда Михаил зашёл в дом, жена хлопотала у газовой плиты.

– Чай пить будешь?

– Да, покрепче, и, мать, у нас что-нибудь от живота есть?

– Что случилось? – жена сочувственно посмотрела на Михаила.

– Не знаю, мать, что-то несёт меня без остановки, что-то съел, наверное, – говорить ему не хотелось.

Молча попили чай. Михаил выпил крутой травяной отвар. И здесь жена, словно невзначай, спросила:

– Миша, а что там за медовый морс у нас в холодильнике?

Михаила словно окатили кипятком. Он, заикаясь, едва выдавил:

– М-м, м-ма, мать, а т-ты… пила этот морс?

– Да, а, собственно, что? – жена вопросительно посмотрела, – не нужно было?

– Нет, ничего, – Михаилу сделалось совсем дурно и так невмоготу, что он рванул с места, семеня ногами и на ходу расстегивая штаны.

Ночью они в туалет бегали по очереди.

Жена, всякий раз соскакивая с постели, причитала:

– Господи, да что же это за наказание, да за какие грехи?

Когда очередь доходила до Михаила, она говорила:

– Мишка, ирод, сознайся, какого яду подсыпал в морс?

На что тот в изнеможении отвечал:

– Да ничего, мать, не сыпал, ничего. Это рецепт такой. Старинный. Что б ему… Видишь, сам маюсь.

Как только забрезжил рассвет, Михаил с волнением подошел к бане. Он уже был не рад, что затеял это дело. Конечно, надо было по-другому. А сейчас? Сейчас будет финал.

Он несколько минут стоял, прислонившись к двери, прислушивался, не решаясь открывать дверь. Но открывать было нужно. С дрожью в сердце, щелкнув замком, отворил дверь предбанника. Доска также подпирала дверь бани. Михаил осторожно убрал её в сторону и тихонько потянул на себя ручку. Дверь легонько подалась и, жалобно заскрипев, отворилась. Света в бане не было.