Ольга Шипилова - Санитарная зона

На группу я пошла ватная. В переносице ломило, уши закладывало. Что я делаю здесь? Для чего нахожусь в этой больнице, когда там Толик, люди, залповый огонь, и падает с неба град, о котором без умолку говорят в новостях, но никак не в прогнозе погоды! Кто делает новости экстренными, тревожными?! А делают их самые обычные «толики»! Может быть, и я могла бы… Может быть, появилась бы необходимость и моего присутствия под залповым огнем?

– Алиса! – меня окликнули сзади. – Заходи в кабинет! Что стоишь перед дверями?!

Я будто проснулась. Перед глазами всплыла металлическая табличка кабинета психотерапии. Моя рука покоилась на дверной ручке. Сколько я так простояла?

– Входи, смелее, девочки уже собрались! – в мою сторону двигалась хрупкая фигурка Светланы.

Я обернулась. Сегодня под грузом собственных мыслей Светлана не показалась такой милой как в первый прием. Очарование знакомства с психотерапией вдруг исчезло. Рассудок твердил, что это тоже фальшь, очередная игра. Но Светлана, приблизившись, ласково подтолкнула меня под локоть. И я подчинилась. Тут же за сомнением в психотерапии пришло разочарование в себе. Светлана выискала во мне мужское начало, дала свободу Али, который теперь, будь он немного устойчивее, рискнул бы ехать вслед за Толиком, а я неблагодарно усомнилась в ее профессии.

Я вошла в кабинет. Обстановка в нем изменилась. В центре стоял белый чайный столик. Пыхтел кофейник, звякали ложечки. Вокруг были расставлены шесть стульев, образуя идеальную геометрическую фигуру, напомнившую мне ведьмин круг. Хаотично раскидались белые пледы по спинкам стульев и полу. В них кутались четыре женщины. Эти женщины принадлежали другому миру, о котором я писала, но никогда в реальности не соприкасалась с ним. Сытые лица, уверенные взгляды, золотые локоны. Думаю, мои одногруппницы никогда не знали нужды, им не приходилось обгладывать кости, которые подбрасывала жизнь, как это часто делала я. Их ухоженные ножки, пальчики рук не обозначили вены, а у меня варикоз с двадцати лет. Я не была одной из них, и они это видели. Смотрели на меня брезгливо, скривившись, хотя во имя Великой Светланы и пытались растягиваться в деланных улыбках. Отхлебывали из чашечек кофе, ловко закидывали в красные, хищные рты дольки цветного мармелада. Женщины мне не понравились. Я стояла у входа, не решаясь войти в круг стульев и белых пледов.

– Девочки, знакомьтесь, это Алиса, пятый и последний член нашей группы. Теперь мы в сборе и мы можем приступать.

Я догадалась: сеансы платные. Пока я нахожусь в клинике, с меня не возьмут и гроша, а потом, как только я запутаюсь в сетях психотерапии, как только я подсяду на Светлану как на сладостную иглу с героином – буду платить. Понять это два дня назад мне было не суждено. Возможно, я не понимала бы этого и сейчас, если бы не звонок Толика. Он, как грубая пощечина, отрезвил меня. Но, пока еще не смея спорить со Светланой, я кивнула, нехотя улыбнулась и села на один из двух пустых стульев. Рядом опустилась Светлана.

– Девочки, – продолжила она, – Алиса новенькая, давайте ее поприветствуем.

– Здравствуй, Алиса, – дружно промурлыкали женщины, не выпуская из рук чашечки с кофе.

– Алиса у нас журналист, она попала в неприятную ситуацию, и мы должны помочь ей преодолеть социальную отстраненность.

«О боги, что она говорит! – я покраснела. – Кто дал ей право обнажать меня перед совершенно чужими людьми?! Неужели еще утром я желала оказаться среди напудренных кукол, рты которых, не переставая, тискали мармеладные дольки?!» Мне было некомфортно, противно.

– Журналист, как мило! – снова услышала я хоровой возглас.

– Да, девочки, согласитесь, что это здорово – наши ряды пополнил творческий человек. А теперь давайте каждый расскажет о себе. Мы с вами знакомы, но Алиса должна узнать каждую из вас поближе. Итак, начнем с Наташи. Наташа, поведай Алисе, кто ты и с чем пришла, а также объясни, с какими переживаниями борешься.

– Хорошо, – глаза Наташи, сидевшей напротив меня, влажно заблестели.

Я видели, блеск вызван никак не набежавшими слезами, а страстным желанием оказаться в центре внимания.

– Я Наташа, мне сорок, у меня депрессия. Мне очень одиноко. Муж в постоянных командировках, дети не радуют меня.

– И когда же, Наташа, все это началось? – уточнила Светлана.

Я догадалась, что все свои уточнения, она проговаривает Наташе в сотый раз, а Наташа в сто первый терпеливо поясняет.

– Как только родился первый ребенок, я ощутила, что теперь всем должна, все от меня чего-то ждут. Муж, младенец, мои родители, социум, наконец. То, что я могла делать до деторождения, сейчас начало вызывать возмущение близких мне людей и общественное осуждение. Сначала я протестовала, пыталась сопротивляться, а затем смирилась. К ребенку подходила машинально, совершала все необходимые действия, кормила, купала. Но мое сердце молчало. За смирением пришло гнетущее чувство одиночества, усталость. Потом родился второй ребенок, мое отчаяние усилилось. Мне казалось, что молодость закончилась и счастье, и беззаботность тоже. Я должна уступить место в этой жизни новым людям, а себя заточить в четырех стенах. Муж стал холоден ко мне, я не смогла лавировать и впала в депрессию. Теперь мне лучше, сеансы позволяют чувствовать себя нужной, девочки заменили семью… Правда, дети по-прежнему не радуют…

– Зачем же тогда было рожать второго ребенка, если с первым вы развязали холодную войну? – не выдержала я.

– Ну как же? – Наташа хлопала накладными ресницами в густых комочках туши. – Ну как же? Детей нужно рожать!

– Это кто вам сказал? – я была взбешена. – Кому нужно? Чтобы потом их попросту игнорировать?

До чего же я презирала подобных расфуфыренных женщин, ждущих чуда от деторождения, а потом вдруг осознавших, что дети – это не их тема, убегающих от действительности, а вместе с ней и от несчастных нелюбимых детей в бутылочное горлышко «Джек Дэниелс», либо в баночку волшебных нейролептиков.

– Алиса, – Светлана смотрела на меня с жалостью, – зачем ты так, мы друзья, не нужно упрекать, не стоит. Простите, девочки, – обратилась она к женщинам. (Они надули губки, вернули на стол чашечки) – Алисе сейчас тяжело, но она найдет в себе силы, чтобы проработать свой гнев. Гнев – это эмоции. Мы рады, Алиса, что ты их испытываешь. Мы рады, девочки?

– Мы рады, Алиса!

Я замолчала. Пристыжено вжалась в свой стул, решила больше не отвечать, не выкрикивать, не цитировать.

Монолог Наташи закончился. Подхватила инициативу исповедей Катя, за ней была Доминика, а после Диана. Сюжеты рассказов явились однотипными и лишенными красок: скучающие домохозяйки, ищущие возможности привлечь к себе внимание мужей. Я не могла их понять, возможно, просто не хотела, даже не делала попыток вникнуть в слова. Что могло быть у нас общего? Ничего! Совершенно ничего! Они не знают нужды, никого не любят кроме себя, им не нужно сбивать ноги в поисках куска хлеба. А я? Мне постоянно приходится хлопотать о завтрашнем дне, которого, как ни странно, у меня нет, ибо я не знаю, что будет, когда выпишусь из клиники. У меня нет работы, нет средств к существованию, у меня вообще ничего нет, кроме вымышленного Али и Толика под залповым огнем. Слушая и не слушая своих новых знакомых, я могла только тяжело вздыхать.