Иван Державин - Спаси и сохрани. В объятиях власти

– Давайте лучше выпьем, – вмешался Федотов. – Слишком большая честь говорить о простом инженере за этим столом.

– У него очень красивая жена, – вдруг вставил опьяневший Андреев.

– Мне она тоже очень понравилась, – тут же поддержала гостя Катька, увидев, как нервно восприняла слова Андреева Эльвира Николаевна, считавшая себя непревзойденной красавицей. И чтобы еще больше разозлить ее, добавила, сцепив в ехидной улыбке губы. – И очень умная.

Хозяйка впервые растерялась, не зная, чем возразить. Сказать, что она нянька, не пройдет, так как Андреев знает, что она хорошо печатает, и ее сватают в секретаршу торгдома. Увидев, что никто и не ждет от нее возражения, и все дружно поддержали в тост мужа, она присоединилась к ним и стала с радостью наблюдать, как муж пьянел. Сначала у него изменился голос: стал замедленным и басовитым, затем он побледнел и его потянуло на песни. Но он быстро потерял к ним интерес, и тут уже можно было вести его в постель.

Труднее было с Блиновым. Екатерина Константиновна уже ушла, сославшись на головную боль. Дура, обругала ее Эльвира Николаевна, не увела с собой мужа, теперь жди, когда он уйдет от дармовой выпивки.

– Пойдем, Владик, баиньки, – громко сказала она не столько мужу, сколько Блинову. – Ты немного устал.

– Нет, рано еще, мы не допели «Что будет с родиной и с нами?».

Она помогла им допеть и решительно поднялась.

– Вы сами дойдете или звонить Екатерине Константиновне? – спросила она Блинова.

К ее радости он поднялся и повелел:

– Завтра с утра ко мне.

Она вся испсиховалась, пока Федотов курил и вел беседу, черт знает, о чем на кухне с Андреевым. Затем он минут двадцать сидел в туалете, затем опять курил, уже один. Тут ее нервы не выдержали, она выскочила в коридор и, пробежав мимо спальни Андреева с уже выключенным светом, зашипела:

– Ты будешь спать или нет, сволочь? Сколько тебя ждать?

Он вытаращил глаза, спросил удивленно:

– Зачем меня ждать? Спи, кто тебе мешает?

От этой железной логики она слегка растерялась, затем вырвала у него сигарету.

– Не могу уснуть. Ты тут расходился, дверью хлопаешь, сопишь, воняешь.

Все еще удивляясь, он поднялся и пошел за ней, но вместо того, чтобы сразу захрапеть, стал к ней пристать. Тут она совсем обозлилась и чуть не прибила его. Однако, видя его настойчивость, быстро уступила, чтобы он скорее уснул.

Когда он, наконец, захрапел, она подождала еще минуты две для верности, затем тихо поднялась, и, набросив на голое тело специально взятый с собой пеньюар, на цыпочках вышла. В коридоре горел свет, а из комнаты Андреева тоже слышался храп. Не веря своим ушам, она приоткрыла дверь и заглянула. Он лежал на спине совершенно голый, и его стоявший член, казалось, смотрел на нее одним глазом. Какое-то мгновение она не отрывала от него восторженного взгляда, отметив, однако, что он мог бы быть больше, затем подошла к кровати и опустилась на колени. Когда она нагнула голову к члену, руки Андреева коснулись ее волос и надавили на затылок.

Он знал, что она придет.

Графов забрал материал по антидемпингу в гостиницу, чтобы закончить справку в выходные дни. Уже вечером он неплохо поработал и надеялся днем погулять. Но рано утором он проснулся от зубной боли. Он тихонько встал, вскипятил воду и прополоскал зуб горячей водой с содой и йодом, мысленно поблагодарив жену за то, что все это она привезла с собой. Боль утихла, но вскоре опять появилась. Во время завтрака ему удалось скрыть боль, но в обед жена спросила:

– Зуб болит?

– Да, немного.

– Я вижу, как немного.

Вскоре она ушла, и он продолжал работать. Она вернулась и сказала, что в два часа его ждет доктор. К его удивлению, им оказался тот самый дежурный, но не Катин муж, а с которым он разговаривал в первый вечер.

Зубной кабинет находился рядом с дежурной комнатой, мало чем отличаясь от нее, разве что допотопным стоматологическим креслом. Доктор, не вымыв руки, засунул Графову палец в рот и надавил на зуб, отчего у того перехватило дыхание и выступили слезы.

– Вот теперь вижу, что болит, – убедился доктор. – Начнем лечить.

Он выдвинул ящик стола и вынул круглую жестяную коробку из-под конфет. Вывалив содержимое коробки на стол, он стал что-то искать тем же пальцем, которым давил на зуб. Графов краем глаза, – он сидел параллельно столу, – увидел среди сверл и еще чего-то волос. Господи, подумал он, что же это у него так грязно?

Доктор (Графов никак не мог вспомнить, как его зовут) воткнул сверло в головку дрели и начал сверлить зуб, не обращая внимания на подпрыгивавшее от боли тело Графова. Попутно он стал рассказывать историю своей жизни: как поступил в институт, как встретил жену и как был направлен сюда стоматологом. Графов слушал невнимательно и не столько из-за боли, а больше потому, что не любил людей, которые сразу начинают рассказывать о себе первому встречному. Но концовка его заинтересовала. Дня через три после приезда в Канберру доктору сообщили, что его должность в штате посольства ликвидирована, и ему надлежит вернуться домой. Легко казать вернуться. А там вместо него врачом районной поликлиники уже назначен другой, уволилась и жена, приехавшая с ними взрослая дочь тоже отрубила какие-то там сердечные связи. Однако стоматолог все-таки был нужен посольству, так как чаще всего у сотрудников болели зубы. Кроме того, уезжала домой терапевт посольства, и ее должность не сокращали, жена стоматолога оказалась как раз им по специальности. Посол взвесил все и предложил доктору остаться на ставке уборщицы и по совместительству быть дежурным в ночное время. Доктор с радостью согласился.

– Я удалил вам нерв и вложил в канал болеутоляющее лекарство, – сказал он, закончив работу. – Если боль будет продолжаться или усилится, звоните.

Ночью Графову стало сосем плохо, и он еле дождался утра.

– Значит, я ошибся, – сказал доктор, – не то вложил. Попробуем другое.

И все началось по новой. Был момент, после которого Графов сказал:

– Мне показалось, что я никогда не испытывал такой боли.

– А что ж выдумаете, зубная боль считается одной из самых острых. Если хотите, я вмиг удалю вам зуб. И никакой боли не будет. Он все равно без нерва не жилец.

– Да не уж, потерплю, пусть поживет еще.

Когда он поднимался со стула, доктор сказал:

– Не советую идти к другому стоматологу. Нового он ничего не сделает, только деньги возьмет.

Больше всего Графов страдал от того, что боль мешала писать справку. Временами он был даже уверен, что не закончит ее. Он так и видел перед собой ухмылявшуюся пористую физиономии Громова, да и Федотова тоже. Поэтому, дописав последние строки, он от удовлетворения даже забыл про зуб и уснул. Но ночью он опять проснулся и уже не спал. По дороге на работу он рассказал Козлову о зубе и его лечении, упомянул и про волос, который все время стоял у него перед глазами.