Александр Иванов-Петров - Рассказы Иванова-Петрова

Сын был тогда маленький, года два с чем-то. Что он вытворял с этим диким котом – это уму непостижимо. Никакая домашняя кошка бы не вынесла. Он его заворачивал в «одеяльце» целиком, от хвоста до головы – «чтобы тепло было». Он на нем ездил верхом. Он прижимал его к полу, садился перед ним и совал в нос листы бумаги – «Смотри, Пашечка, это я нарисовал». Выставка произведений была большая, Пашечке демонстрировались все новые каляки – он тихо сидел, завернутый в одеяло, и не рыпался. Когда он лежал на боку, сын иногда на него садился – как на приступочку. Пашка терпел. Какой областью своего кошачьего мозга он отличал этого огромного глупого котенка – не знаю, но суровый кот, в подъезде шипящий на любого подошедшего ближе метра, кот, который еду из рук не брал никогда – только когда даритель отойдет… Терпел.

Сорвался он всего только раз. Когда сын, шляясь вокруг, случайно наступил ему на хвост. Тут Пашка глухо взвыл, метнулся – и мгновенно надавал сыну пощечин. Самых натуральных, по щекам. Не оставив ни одной царапины.

Сын, захлебываясь слезами, рванулся к маме: «Выбрось, выбрось сейчас же Пашку! Он царапушка! Он меня побил!» Мама вникла, провела разъяснительную работу, указала, что кот был в своем праве – на хвост нельзя… Сын был неумолим – преступника следовало выбросить из рая. Мама решительно отказалась. Постепенно скандал стих… Кот заходил и потом, не обращая внимания на инцидент. Сын поначалу дичился, потом осмелел и снова стал с ним играть – кот по-прежнему терпел охоту на тигра, игру в солдатики и показ картин. Правда, сын теперь относился очень опасливо к его хвосту – совершая все, что угодно, с головной частью, избегал манипуляций с хвостом.

Постепенно у них выработались свои правила. Как-то Пашка объяснил, что надо и что не надо, на что он подписывается, а что – перебор. Лучше всего эту ситуацию характеризует такая реплика. Сын играет с котом. Долго. Раздается сдавленный короткий мяв. Сын звонко кричит: «Мама! Мама! Киса мявит!» Занятая делами мама рассеянно спрашивает: «Что говорит киса?» – «Киса мявит, что сейчас схватит! И надаёт!»

Как Пашка перестал к нам заходить – это уже другая история.

2008

Итак, к нам домой иногда заходил свободный кот Пашка, обитатель подъезда и гроза окрестных котов. Манер он был самых правильных – входил не торопясь, если дверь в квартиру была широко открыта и его настойчиво приглашали, долго не засиживался. Голодный был всегда, но еды не просил: что ставили, то съедал дочиста и заваливался поспать, потом уходил.

А потом я подарил жене персидского котенка, крохотного, полуторанедельного Сильвера. С родословной на сколько-то там поколений, с фирменным окрасом «черный дым» и паспортом, где значилось его дворянское имя «Сильвер-Тэса». С ума сойти. Впрочем, котенок был очень милый. Тонкие длинные усы плавали в молоке, когда он сосредоточенно боролся с огромным блюдцем. Спал он, спрятавшись под теплый бок игрушечного мягкого льва, днем иногда залезал на него и сидел, вцепившись в гриву. Котенок исследовал комнаты, выпадая поспать где придется. Выглядело это уморительно – его звали из кухни кушать, и котенок мчался из дальней комнаты… но уставал на уровне прихожей и обмягшей тряпочкой валился спать. На полушаге – как умер. Поспав минут десять, просыпался и устремлялся в далекую кухню есть.

Мою жену эти засыпания на полдороге страшно пугали, и она мне звонила на работу – котенок умер, какое горе, кошмар и ужас. Я принимался неуклюже утешать, но каждый раз был прерываем радостным воплем – он ожил, проснулся и уже бежит к мисочке!

Пашка, когда пришел впервые после этого вселения – остолбенел. Долго изучающе смотрел на крошечный черный дым. Котенок, разглядев, пошел знакомиться – и Пашка глухо рявкнул. Котенок помедлил и издал слабый писк. Пашка устало обмяк плечами и равнодушно пошел мимо малыша к блюдцам, заваленным недопотребленным кормом. Вычистив все, улегся спать – и тут настороженно следивший котенок решил играть. Пашка слегка фыркал, но терпел. Его теребили за уши, залезали на спину и кусали за хвост. Иногда фырканье Пашки становилось более грозным, ошарашенный котенок надолго замирал и во все глаза смотрел – что это было? Но, не поняв, снова принимался тиранить Пашку.

А тот понял – в квартире завелся другой кот. И приходить стал много реже. Почти не задерживался – ел и отправлялся к двери: открой. Однако окончательное его исчезновение сопровождалось событием особенным.

По весне Пашка женился. Однажды, открыв дверь, мы обнаружили на лестничной клетке Пашку с махонькой кошечкой, почти котенком. Подруга была совершенно декадентского вида. Страшно тонкая, лапки-ниточки, крохотная и какая-то обкуренная, не очень сознающая окружающее. Когда мы приглашающе открыли дверь, Пашка стал приглашать жену в дом. Киска мялась у дверей, неуверенно делала шажок и отступала… В отличие от Пашки, людям позволяла что угодно – до того не то что дотронуться, подойти было нельзя, а эта – и о ноги лениво терлась, и гладить позволяла сколько угодно. Но с отрешенностью. Не подсовывала голову, не активничала – казалось, не особо и сознавала – то ли ее касаются, то ли нет. И в дверь зайти не то чтобы боялась – скорее, не очень соображала, чего делать-то.

За жену все решил Пашка. Он деловито подпихнул ее носом к двери, когда она очередной раз у самого порога пошла в сторону – подправил курс и так, подпихивая носом и плечом, провел ее фарватером коридора на кухню. Черная змеевидная дамочка растерянно стала шататься по стенам – солидный Пашка вздохнул и деловито запихал ее к блюдцам. Она, казалось, и есть не будет – растерянно зависла над едой, нюхнула, воззрилась в пространство… Пашка еще пихнул, ткнул носом в корм – и сам устроился сбоку. Постепенно она разошлась – видимо, все же была голодна. Съев, получили добавки, умяли и это, и Пашка, пугнув вертевшегося вокруг серым комочком Сильвера, повел супругу отдыхать – на большое кресло.

И вот тут у них и произошло недопонимание, сказалась разница культурных кодов. У них – то есть у моей жены и Пашки. Пашка запрыгнул в кресло и стал умащиваться. Его черненькая худосочная, с первого раза не запрыгнув, едва обозначила прыжок и неуверенно уставилась в пространство, явно потеряв представление, что делать и где она находится. Пашка развернулся, спрыгнул, снова пихнул плечом, почти подсадил в кресло. Залез следом, помог неуверенно стоящей на кресле – что тут делают-то? – кошке выбрать место – усадил в середине. Она томно изогнулась и села, слегка напряженно… Пашка облегченно вздохнул, плюхнулся рядом… То есть он хотел рядом. Но размер-то у него был раза в два больше кошечкиного. Короче, Пашка плюхнулся задницей прямо на черную изящную кошечку и стал с увлечением вылизывать себе яйца.