Александр Иванов-Петров - Рассказы Иванова-Петрова

Можно письмом удостоверить – долг и заем, готовность вступить в брак или развестись. Все подобные случаи могут быть представлены таким образом, что нет необходимости некому стороннему лицу знать, действует ли хозяин робота посредством данного робота или происходит нечто иное: по факту событие воспринимается как имеющее силу.

Интересно, что права животных – уже право робота. Именно по той причине, что действия животного не полностью вменяются хозяину, животные остаются неполноправными. Роботы полноправны именно в силу полной невменяемости. Ситуация, в которой действует программа, созданная хозяином для определенной цели, неотличима от ситуации, когда программа действует «самостоятельно» по той или и ной причине. И действие признается легальным при выполнении некоторых условий, заключенных в самом действии.

Это право без подкладки морали. Такое право, конечно, уже существует – право организаций является внечеловеческим правом. И именно к такому праву, которое не имеет морального коррелята, относится право роботов. В частности, у роботов признается в некоторых случаях тождественность экземпляра и серии. Совершенное одним экземпляром вменяется серии. Но полной симметрии нет – совершенное действие над каким-то экземпляром не считается совершенным по отношению ко всей серии. Например, уничтожение или расчленение экземпляра не является действием по отношению к серии экземпляров. Именно серия обладает всеми правами (исключая права телесного присутствия), экземпляр же обладает лишь очень урезанными правами, оговоренными для каждой группы случаев особым законом.

2009

Есть и ещё один вид необычного существования людей, описанный лишь случайно. Даже нельзя сказать, понимали те, кто его описывал, с чем они имеют дело, или просто так получилось… Это связано с существованием обществ. Во многих небольших городах это можно заметить (кстати, в деревнях – не встречается), проявляется также в некоторых корпорациях, которые как раз в больших городах. Люди там срослись. Это постепенно происходит, люди сидят вместе, работают, живут, а от них протягиваются выросты плоти, которые их объединяют. Иногда не замечают даже, так это умеет отвлекать от себя внимание. Но вот – были разные, а потом – одна плоть.

Целый организм весит многие тонны и с трудом перемещается. Впрочем, выросты весьма гибки и позволяют отдельным единицам довольно свободно перемещаться – но преимущественно внутри целого. Огромное тело одинаково пахнет, обладает одними и теми же привычками. Если к телу оказывается близок посторонний, не входящий в него человек, то сначала его пытаются включить в состав, врастить в себя. Чаще всего это и происходит, весьма незаметным образом. Он себе еще воображает, что отдельный – а уже сросся и запах, как все вокруг. Если человек почему-то не нравится телу, его отторгают.

Тела эти в целом бессознательны, живут не более чем инстинктами. Разум в них проникает как заболевание, для тел почти смертельное. Другие такие совокупности людских тел неразумны, хоть и хитры природной хитростью выживания, эти же – начинают мыслить и желать. Обретение проблесков сознания очень пагубно сказывается на общем теле, часть элементов гибнет, другие изменяют запах, синеют, желтеют. В конце концов в одном из отделов общего тела собирается рыхлая масса переливающихся измененных единиц, она вздувается, бурлит, общее тело содрогается в конвульсиях – и лопается, выбрасывая эту массу единиц наружу и отделяя от себя. Они разбегаются, протискиваясь среди прочих обычных людей, и ищут другие совокупные тела, стремясь заразить их болезнью разумности.

Уход частей также многократно описан, хоть в него и не верят. Особенно часто описывают ушедшие носы, руки и иные выдающиеся части тела. И действительно, они отделяются чаще прочих и ведут самостоятельное хищное существование. Изменение характера дотоле мирных частей объясняется базовыми биологическими причинами. До отделения части тела питаются от организма, отделившись же – вынуждены искать пищу в легко усваиваемой ими форме. Чаще всего отделившиеся части переходят к хищничеству, иногда – к поеданию трупов. Самостоятельно живущие руки, уши, носы, ноги и прочее такое – довольно обычное, хоть и малозамечаемое явление.

Люди вообще не очень внимательны. Они видят, как вдруг пропадают некоторые предметы, будто унесенные или передвинутые неизвестно кем – но думают, что просто сами забыли, сами переложили. Они видят людей, утративших свои части, но по умолчанию полагают, что это – результат ранений и несчастных случаев. А – не всегда. Но наиболее ужасные вещи связаны с отдельной жизнью как раз невыдающихся частей тела. Представляют ли люди, что такое отдельное существование кишок? Желудка? Легенды о вампирах возникли, конечно, не на пустом месте, но кошмарная действительность в этих легендах сильно облагорожена и эстетизирована. Охота на тигра – детская шалость по сравнению с тем, насколько опасно столкновение с желудком в активной фазе, голодным и ищущим жертву. А ведь желудки боятся кишок – те еще ужаснее, а кишки, как рассказывают, опасаются печени, жутко злой и свирепой печени. Впрочем, детали лучше не описывать.

Однако вслед за разделенным существованием наступает еще более странная стадия. Обычно свободноживущие органы мало договороспособны. Они чуждаются друг друга, иногда – охотятся друг на друга. Однако, в особых условиях, в связи с длительным недостатком пищи, они могут договариваться и объединяться. Чаще всего можно наблюдать различные парные союзы. Нога позволяет руке оседлать ее, рука же делится с ногой результатами охоты. Кишки скрывают в своих петлях затаившуюся свирепую печень. Таких сочетаний множество, иные из них неловко даже описывать, не то что видеть. Тройственные союзы несколько более устойчивы, особенно легко и часто входят в такие тройки какие-то органы чувств – глаза, носы, уши. Это самые компанейские и легко объединяющиеся с другими части тела. Наконец, крайне редко органы объединяются так, что возникает чудовищное создание – собранный, совместный человек. Вот с таким лучше даже не встречаться, и даже воображать себе его – не слишком безопасное занятие.

2010

Был такой в подъезде. Ничейный. Жил где-то в подвале, кормился вокруг и от жильцов. Здоровый, подратый. Очень мужественный. В руки, ясное дело, не давался – и осторожен, и характер. Не домашняя киса. Окрестных котов бил только так.

И вот он к нам в гости стал заходить. Деликатно. Чем-то ему квартира глянулась, мы его в целом устраивали – и стал заходить. Вынести мусор дверь откроешь – спокойно сидит на площадке, не спеша подойдет к двери и, выжидательно помедлив – согласится зайти. Откушает, что дадут, поспит – и к дверям. Сидит около, смотрит выжидательно – открывайте. Достойно уходит, никогда больше пары часов не сидел – хотя не гнали, конечно.