Александр Иванов-Петров - Рассказы Иванова-Петрова

Моя дипломатия увенчалась успехом. Хозяин выпил, подумал, выпил и согласился. Действительно, брат-то старший. В самом деле, ему может не понравиться, если младший, ни слова не говоря, убьет его мать. Да, надо сначала поехать к нему, объяснить все, и тогда уже ехать резать мать. Все, решено, он едет во Владивосток, к брату.

Я облегченно вздохнул. Рейс у меня был через 25 минут, я был на другом конце города, в котором не было такси и почти не ходил общественный транспорт. Я скоренько закинул рюкзак на плечо, попрощался с хозяином и, чувствуя, что уже не успеваю на самолет, ринулся к двери.

Хозяин сидел в задумчивости над бутылкой, вяло кивнул мне вслед. А потом медленно и раздумчиво, голосом, которым принимают решения, сообщил: «А если он не согласится со мной, я и его зарежу. Так будет правильно». Я поглядел на решительную физиономию хозяина, низкий нахмуренный лоб, тяжелый нож в руке. Вспомнил о времени, о самолете на материк. И закрыл за собой дверь.

Я успел на самолет. Задыхающийся, уже не соображающий ничего, еле прорвавшийся сквозь путаницу дверей, чинов, бумаг… Я вбегал на борт, передо мной шла пара с младенцем на руках. Еще шаг, и младенец взорвался, облевав длинной толстой струей три квадратных места тесного самолета. Долго ждали рейса, объяснила мамаша, нацеливаясь на чистые места. Возмущенные облеванные пытались оттереться платочками. Я добрался до своего места и рухнул туда. Рядом со мной сидел добродушный мужик лет сорока. Едва мы взлетели, он сообщил, что едет в Иваново – жениться. Там, говорят, баб много. Но у него проблема. Была тут у него одна, и все было хорошо. Вернулся во Владик, уже два раза на бабу лазил – ничего, а тут глянул, пошел к врачу – сифилис.

Вот мразь попалась. Баба егонная его выперла, так что теперь одна дорога – в Иваново. Как ты думаешь, москвич, правильно я решил? Давай, потолкуем.

Я бы назвал это взвешенным решением.

2004

Давным-давно, еще в дореволюционные времена, ехал я в автобусе Уссурийск-Владивосток. Дорога долгая, и рядом довольно громко рассуждали о жизни два молодых существа, лет 16–17.

Я уже не помню деталей, но вроде бы один из них залетал так далеко на Запад, что был чуть не в Новосибе, несомненно, городе передовой цивилизации и современных соблазнов. Его не отягченный социальным опытом собеседник жадно внимал последним порокам, выдуманным для себя человечеством.

Одним из пунктов было ошеломляющее сообщение – панки стали модными, теперь на Западе полно панков, одеваются они вот такочки и вот еще туточки такая хрень болтается, а на голове у них такая вот фигня с прибамбасами.

И тут дитя востока, не приобщенное к цивилизации, но лучше знающее глубину уссурийской жизни, презрительно фыркнуло и сказало: «Это всё ботва и полная хрень, куда западным панкам до наших, уссурийских. У нас – самые настоящие панки». Далее следовало детальное описание того, какие именно отличия можно наблюдать у уссурийских панков.

Я называю это культурой.

2005

В озере около нашего дома живет жабонатр. Весь день он лежит на дне, так что о нем никто не знает. Люди гуляют вокруг озера, сидят на лавочках… Днем жабонатр спит. Иногда кто-нибудь удивляется пузырькам на поверхности или вдруг возникающим медленным водоворотам. Но ничего не будет – просыпается жабонатр только к вечеру.

Пока жабонатр мал, он обкусывает краюшки теней. Когда вечернее солнце создает множество длинных вкусных теней, а потом их же и заливает мраком, – жабонатр выползает и обкусывает полупрозрачные границы больших теневых форм. Самые тонкие теневые веточки, полупрозрачные окончания. Подрастая, жабонатр переходит на тени все более солидные, забирается в сердцевину, выедает тень насквозь, так что ничего не остается, одна только пустая видимость.

Вырастая, жабонатр становится все огромнее. Распускает вокруг свои неисповедимые окончания. Ночью выходит охотиться за тенями и снами. Сначала, пока молодой, вместо цветных снов оставляет только черно-белые, потом и они исчезают. Жабонатр глушит город на многие километры вокруг логовища. В местах его охоты все реже прорываются к людям сны, и люди все хуже видят в темноте. Неповрежденные жабонатром люди видят полумрак и множество налегающих теней, теневых форм. А жертвы жутких эпиплевр жабонатра ничего не видят. Они говорят – там темно, мрак, там просто ничего нет, пустая темнота. Это «ничего» они и называют мраком, хоть это всего лишь языковая привычка. На самом деле в настоящей, живой темноте видно множество теней, и только объеденные жабонатром в темноте совсем ничего не видят.

Отпор жабонатрам дают лишь отражники. Они используют естественную вражду ночных теней и дневных отражений. Чем большее количество различных вещей отражается в водоемах, где дремлют жабонатры, тем чудовища слабее. Жабонатры ненавидят облака, отражающиеся в их прудах, дома, деревья и людей, чьи силуэты дробятся и плывут в водах озер. И потому отражники пытаются создавать ландшафты, неблагоприятные для жабонатров – с камышом по берегам прудов, со склоненными к воде деревьями. Если же какой-то жабонатр все же вырос, они переходят к непосредственным боевым действиям и отражаются в его пруду изо всех сил. Проходя мимо пруда, иногда можно заметить эту безмолвную схватку. Пруд, затихнув, ожидает ночи, а пока – на берегу замерла фигура отражника, проводящая час за часом в работе отражения.

2009

Городская фауна весьма обильна, и кроме жабонатров в городах живут поли. Эти предпочитают день и яркое солнце – собственно, они обитают в лучах света, но ни в коем случае не в прямых лучах солнца или даже свете от ламп – а только в отраженном свете. Лучше всего они чувствуют себя в бликах от стекол и металла, но могут вполне выживать и среди сияющих стен, и среди отблесков асфальта. Мода на зеркальные панели вместо стен зданий – их работа, в таких условиях они чувствуют себя лучше всего.

Если отраженный и бликующий свет – местообитание поля, то пищей его являются повторяющиеся движения. Более всего поль ненавидит уникальность – собственную походку, свою пластику и разность обликов. Блаженствует поль в колоннах, марширующих в ногу, или – редкий деликатес – команде гимнастов или мимов, повторяющих одно движение. Но такие номера довольно редки – это ж только в цирке или там на каком-то представлении. И марширующие слоники тоже не чрезмерно часты – для поля это повседневная еда, чтоб не помереть, но никак не объедение. Парадно – только на особом карауле, а так-то зольдатики ходят не очень-то стройно.

И поль влияет на людей, стараясь их сдублировать. Иногда можно заметить, как в знойном мареве улицы плывет человек. Вроде бы вполне обычной, своеобразной походной – и вдруг отмашка руки или еще какое-то движение обращает на себя внимание и вдруг вы видите, что в квартале впереди идет другой – и точно так же отмахивает… Это – поль. Он соединил. Иногда можно поймать и самого себя – на неожиданном копировании. Самая известная вещь – коллективный чих, зевота и смех. Один кашлянет – все начинают, один усмехнется – все ржут. Это – поль.