Рена Арзуманова - Прошедшее время

Собака, отреагировав на уже полюбившееся слово «приблуда», забила хвостом и позволила себе негромко поскулить. Совсем-совсем негромко. Просто чтобы подтвердить, что яйца она любит. И колбасу любит. И домашние пирожки. И ей, собаке, совсем неважно, с чем эти пирожки. Она всякие за свою жизнь ела: и с картошкой, и с вареньем, и с сосиской. И даже пару раз ей перепадали пирожки с мясом. Свежими они уже, конечно, не были. Попахивали даже. Но ей, если уж быть откровенной, все равно мясные пирожки очень понравились. Гораздо больше, чем свежие с вареньем. Собака вообще считала себя не капризной. Считала, что очень подходит для любви и домашнего проживания. Она никого не переделывает на свой лад, в еде непривередлива. Честная и очень верная. В ней есть все те качества, которые люди упорно ищут друг в друге и не всегда находят. А если и находят, то тут же начинают сомневаться – любит, не любит. Верит, не верит. Это потому, что не различают запахи. Эх, если бы она, собака, могла говорить по-человечески, она бы людям все разъяснила. Хотя, с другой стороны, лучше не говорить. Любой разговор – себе дороже. Ей, собаке, достаточно и общения с себе подобными. Вот как-то раз, когда она еще жила на даче со своим хозяином, еще до того, как он ее привязанную в электричке оставил, собака, которая жила на соседнем участке за забором, рассказала, что ей хозяйка кашу варит. На мясном бульоне. Она, конечно же, соседской собаке сразу поверила. Собаки не врут. Но представить кашу на мясном бульоне не получилось никак! Она в дырку в заборе на соседскую собаку посмотрела. Такая замухрышка! Маленькая, ушки торчком, шерсти нет, только хохолок птичий торчит. А ей – кашу на мясном бульоне! Нет, людей понять очень сложно.

Ольга Михайловна, немного подумав, протянула собаке пирожок. Пирожок оказался мясным. Проглотив пирожок, собака от восторга закатила глаза и почувствовала готовность следовать за этой доброй женщиной хоть на край света. На самый-самый край. Туда, где нет электричек, хохлатых собак, но есть каша на мясном бульоне. Есть верность, любовь и уверенность в завтрашнем дне. Есть дом. Или будка во дворе. Или коврик у порога. Собаке никогда не было важно, где спать.

– Что же мне с тобой делать? – Ольга Михайловна сначала внимательно посмотрела на собаку, затем на продукты, выложенные на клеенке. – Я, конечно, могу все тебе отдать. Мне не жалко. Но вдруг тебе потом плохо станет? С непривычки?

Собака, поразившись сказанному, тихо гавкнула. Как это – станет плохо с непривычки? От еды? Плохо может быть только от голода, от нелюбви окружающих. Собака, вытянув шею, положила голову на колени женщины. Она не знала, как еще в этой ситуации объяснить, что она, собака, без каких-либо неприятных последствий для здоровья, может съесть все. Если ей, конечно, предложат. Если не пожалеют.

– Ах ты Боже мой… – Ольга Михайловна от неожиданности вся подалась назад и чуть не упала с лавки. Затем, подавляя страх, положила руку на собачью голову. Собака зажмурила глаза. Женщина погладила собаку. Наткнулась на веревку, обвязанную вокруг шеи. Под густой свалявшейся шерстью веревка была не видна. – Ах ты Боже мой!

Собака замерла. В этом, во второй раз произнесенном женщиной «Ах ты Боже мой» ей почудился явный запах любви. Запах был гораздо сильнее, чем от «приблуды».

– Кто же это тебе веревку на шее так затянул? Какой такой умник? Какой такой зверь?

Ольга Михайловна повела рукой вдоль веревки, чтобы нащупать узел, вдруг удастся развязать. Узел оказался крепким. Завязывали так, чтобы на всю оставшуюся собачью жизнь. Рядом с узлом болтался металлический жетон, на котором было выбито слово «Миха».

– Миха! – поразилась Ольга Михайловна. Она вскрикнула так громко, что собака моментально открыла глаза и отпрянула от женщины. – Тебя зовут Миха?

Собака смотрела во все глаза. Что-то изменилось. Что-то эту женщину так потрясло, что до ненависти остался всего один шаг. Или до любви. До такой любви, которая надолго. Собака замерла. Она боялась сделать что-то не так. Ненависти ей совсем не хотелось. Тем более сейчас, когда они так славно начали поминать и угощаться яйцами и пирожками. Наверное, лучше не признаваться, что ее зовут Миха. Ей, если честно, и самой это имя не нравится. Ни у кого не получалось произносить это имя нежно, с любовью. С той самой любовью, которая изумительно пахнет, когда женщина произносит «приблуда» или «ах ты Боже мой».

– Ах ты Боже мой! – повторила Ольга Михайловна и перевела внимательный взгляд с собаки на памятник. Она смотрела на портрет мужа и что-то сама себе придумывала. Затем взяла в каждую руку по пирожку и протянула собаке. Собака не заставила себя уговаривать. Она с удовольствием приняла угощение. К ее радости, и эти пирожки оказались мясными. Ольга Михайловна погладила собаку по голове.

– Извини меня. Извини меня, дуру. Я теперь буду часто печь пирожки. При жизни тебя не баловала, так хоть сейчас…

Собака подошла ближе, вновь положила морду на колени женщины и счастливо заурчала. Она очень любила урчать на сытый желудок и от счастья.

Ольга Михайловна не распознала в собачьем вое запаха счастья. Она уловила что-то совсем другое. Прикрыла лицо руками и горько заплакала. Плакала и понимала, что это как раз те слезы облегчения, которые она так ждала весь последний год. Собака подвывала.

– А знаешь что? – проговорила Ольга Михайловна сквозь слезы и нежно обняла собаку. – Пойдем домой! Пойдем домой, мой дорогой! Я буду тебя баловать и никогда больше не назову приблудой!

– Ах ты Боже мой, – радостно взвизгнула собака. – Ах ты Боже мой! За тобой – хоть на край света! Какая же ты замечательная!

* * *

– Какая же ты дура! Для чего ты привела в дом этого пса? Ты посмотри на него – грязный, облезлый! Еще, небось, и блохастый!

– Сама ты блохастая! – сорвалась на крик Ольга Михайловна.

– Вот обзываться ты всегда была мастерицей! А подумать, прежде чем что-то сделать, – это нет! Это не твое! Ноги моей больше не будет в твоей квартире! Ты и так чистоплотностью не отличалась, а уж с собакой твоя квартира в хлев превратится!

– И не приходи! Подумаешь! Тебя и сегодня никто не приглашал!

– Что значит – не приглашал? – Райка явно растерялась. – Сегодня же год, как Миши не стало. Помянуть надо. С кем еще тебе мужа поминать, как не со мной.

– Я вот с собакой уже помянула! – не сдержалась Ольга Михайловна. – С собакой куда лучше, чем с тобой! Спокойнее!

– С собакой лучше? С собакой спокойнее? – Райка вновь перешла на крик. – Ну и поминай с этой собакой приблудной! А я домой пошла.

Райка резко отодвинула стул и присела к столу. Поджала губы. Ни на сестру, ни на собаку она не смотрела. Смотрела на портрет Михаила, который висел на стене.