Леонид Шевырёв - Хлеб из маргариток

Жила Алинка с мамой Мариной Ильиничной, школьной учительницей английского. Про отца ничего не знала. Разговор на эту тему дома не приветствовался. Девяностые годы меняли привычки. Могла ли Алинкина мама еще недавно предполагать, что поплетется с клетчатыми сумками в Восточную Турцию. За кожаными куртками, джинсами, кроссовками. Что будет сдавать добро в городе хищным южным ребятам, научится торговаться и стоять на своем. У нее не все получалось. Из-за того, что в отличие от прочих «челночниц», старалась что-то разглядеть для себя в вынужденных этих походах. Ведь турецкие ныне Карс и Эрзурум – Пушкинские места. Святые для русского гуманитария.

Деньги на первую поездку добыла, продав доставшиеся от бабушки книги. Там были шедевры. Достоевского «Дневник писателя за 1877, 1880—1881 гг.». Все четыре серии дореволюционной Всемирной библиотеки от А. В. Амфитеатрова до Георга Брандеса, отлично сохранившиеся. Теперь это состояние. Тогда – спасибо, нашелся ценитель, давший по минимуму.

Из Города до турецкой границы по реке Араксу, это за Батуми, автобус с челноками шел два дня. Турки за пограничным Араксом товар держали наготове. Можно было, загрузившись, возвращаться в тот же день. Пушкин не позволил. В первый «челночный» поход Марина Ильинична понеслась на местном автобусе в Карс (двести тридцать восемь километров), оставив сумки под надзором продавцов. Риск, конечно. Кто знает, насколько они надежны.

В 1878—1917 гг. Карс был главным городом Карской области Российской империи. Марина Ильинична, зачарованная, бродила по его улицам, где сохранилось немало домов в русском купеческом стиле. Но еще на подъезде к городу она думала о том, что вот где-то здесь, может, вон в той деревушке, Александр Сергеевич ел «проклятый чюрек, армянский хлеб, испеченный в виде лепешки пополам с золою». И ей тоже захотелось чурек. А вот где-то здесь, в центре тогда еще небольшого Карса, молодой, рвущийся в бой, армянин велел своей матери поэта покормить. «Скоро старуха приготовила мне баранину с луком, которая показалась мне верхом поваренного искусства». Марине Ильиничне тоже захотелось… шашлычка.

О, горы Карса, покрытые «печальными соснами». До Эрзурума от него сто семьдесят два километра. Места боев «пушкинского» июльского похода 1829 года. «Турки отсеченные головы отсылают в Константинополь, а кисти рук, обмакнув в крови, отпечатлевают на своих знаменах». « Пушка подымала нас на заре. Сон в палатке удивительно здоров. За обедом запивали мы азиатский шашлык английским пивом и шампанским, застывшим в снегах таврийских».

А есть ли сейчас в Эрзуруме «язиды», слывущие дьяволопоклонниками? Александра Сергеевича утешили: это «пустая баснь; они веруют в единого бога; что по их закону проклинать дьявола, правда, почитается неприличным и неблагородным, ибо он теперь несчастлив, но со временем может быть прощен, ибо нельзя положить пределов милосердию аллаха».

Где была заминированная турками сакля, в которой в гостях у генерала Раевского оказался поэт? Едва русские, узнав о мине, жилище оставили, случился взрыв. Разлетевшимися камнями придавило нескольких казаков. Где-то здесь Пушкину показали гермафродита – « высокого, довольно толстого мужика с лицом старой курносой чухонки ».

А как Пушкину нравились слова пленного паши о поэтах, обращенные к нему!

« Благословен час, когда встречаем поэта. Поэт брат дервишу. Он не имеет ни отечества, ни благ земных; и между тем как мы, бедные, заботимся о славе, о власти, о сокровищах, он стоит наравне с властелинами земли и ему поклоняются ».

Десятитысячная русская армия, занявшая Эрзурум, поразила жителей дисциплиной. Ни одного случая краж или мародерства. Русская воинская культура: не грабить, не клянчить, пленных не обижать.

Челноки в Карс и Эрзурум не ездили. И правильно. Крюк от Аракса полтысячи верст. Тамошняя торговля не очень. Да что там. Вот и у Пушкина про Эрзурум: « товаров в нем продается мало; их здесь не выкладывают,… в Арзруме больной может умереть за невозможностию достать ложку ревеня, между тем как целые мешки оного находятся в городе». Время идет, а что меняется?

На весь поход у Марины Ильиничны ушло три дня. И сорок три доллара, на автобусные билеты и воду. Огромные для неё деньги. Не жалко. С Александром Сергеевичем пообщалась.

Однако в связи с дальним походом хозяйки её квартирка закрытого гостиничного типа, с душем и туалетом без ванной, оказалась в распоряжении детей. Отработав свое, Архип на «копейке» нёсся к подъезду девушки испить настой из пакетика цейлонского «Ахмада». Было у Алинки чистенько. Аккуратная девочка. Альбомы семейные смотрели. Архип видак купил. Кассеты с фильмами брал в ларьках хозяина. Роскошные, недоступные прежде фильмы. Помните, конечно, «Хищника» с классным тогда ещё Арнольдом Шварценеггером. Вертолет, рухнувший в джунглях. Слеза из глаз издыхающего инопланетного чудища. Свирепое существо, а почему-то все равно жалко.

«Однажды в Америке» Серджо Леоне! «Крестный отец» Френсиса Форда Копполы! Алинка с Архипом смотрели в маленький мерцающий экранчик в темноте, прижавшись друг к другу. Подвывали нежной, чистой, до слёз печальной мелодии Нино Рото, пронзившей каждый кадр. Рвущий сердце плачь души, затолкнутой в грязь. Тоска о чистоте и любви. Сожаление, невозможное раскаяние, когда столько натворили. Фильм и тогда был немолодой (1972 г.). Только в девяностые до России добрался.

Алинка

И однажды Архип шестым чувством догадался: под халатиком прижавшейся к нему Алинки… ничего нет. Только Алинка. Парень смущен, озадачен. Не понял, как они оказались на Алинкиной кушетке. В комнате темнота. Экран видака светится, да мало что освещает. И мелодия звучит та же, великого Нино Рото: «Говори тише, любовь моя» («Speak Softly Love»). А ещё они слушали Кутуньо, Пупо, Рикки э Повери («Богатые и Бедные»), Риккардо Фольи, Аль Бано и Ромину Пауэр («Sharazan», «Felicità», «Ci sarà», «Libertà»! ), Сальваторе Адамо («Tombe la neige»), Джанни Моранди. Напористого и прекрасного Челентано.

У Алинки халатик расстегнут. Это на свету у неё грудь в профиль не заметна, будто её нет. Но что тогда это – мягкое, нежное, душистое под губами Архипа?

Алина поцеловала его, пахнущего едким семьдесят шестым бензином, трансмиссионным маслом (сегодня, как на грех, пришлось в «копейке» менять) да вдруг, некстати, чихнула. Архип, немытое ничтожество, растерялся. Алинка же спросила:

– Знаешь, Архип, чем пахнешь?

Архип вздохнул. Ему ли не знать.

– Солнышком пахнешь, – сказала девушка. – Свежим ветром. Свежим сеном. Ночным облаком… Рекой.