Татьяна Таран - Дорога на Горностай

– Ну уж нет! Никогда в жизни галстуков не носил и сейчас не надену! – пытался отстоять своё право на вольность успешный бизнесмен. Но под напором симпатичной девушки всё же переоделся в закутке для приватных переговоров – и на съёмку вышел-таки в пиджаке.

«Заголовок – не тот. Ерундовый какой-то! – понял причину своего недовольства Дорохов. – Текст со мной согласовали, а название – нет. Конечно, право редактора – называть как ему нравится. Но я не предполагал, что так выйдет – и так неприятно заденет.

«Дело всей жизни»…

Может, «Вся жизнь – в деле?» – переиначил хозяин светлого кабинета.

В большое окно жизнерадостно било весеннее солнце. Тени чаек, резвящихся над берегом, мелькали на отполированном директорском столе, словно играя в пятнашки.

«Или всё дело – в жизни? А что у меня за жизнь? Была ли она вообще? Всё дело и дело, одно только дело, а жизни-то и не было, получается? Или была, да куда-то исчезла? Рассосалась, как мартовский припай у берега в бухте?» – размышлял о сущности бытия Сергей Семёнович Дорохов, пятидесятивосьмилетний бизнесмен.

Он встал из-за рабочего стола, подошёл к окну. В любое время года отсюда открывался шикарный вид на уютную бухту в окружении живописных сопок. В одной из многочисленных поездок в Японию Дорохов посетил музей современного искусства. Необычной картиной служила такая же природная красота. Любоваться ею нужно было сидя на скамейке. Стриженые лужайки, сад камней, горные вершины на горизонте, искусственные запруды, открывающиеся взору за чисто вымытым стеклом, порождали иллюзию реального присутствия, словно и не было между садом и человеком стеклянной перегородки.

Место для кабинета Сергей выбрал на втором этаже своего офиса с таким расчётом, чтобы вся гавань с яхтами распахивалась перед глазами. И на природу смотреть любо-дорого – и всё производство как на ладони.

Когда стройка только затевалась, он распорядился, чтобы строители поставили здесь укреплённое стекло от потолка до пола. Архитекторы было заспорили – дескать, в нашем климате так не строят. Дорохов в доказательство предъявил им снимки домов богатеньких американцев на такой же географической широте.

– В вас крепко засели стереотипы, – сказал тогда директор. – А мыслить следует нестандартно!

Подрядчики вняли пожеланию клиента, и теперь через огромный витраж открывался сногсшибательный вид на бухту. Перед тем, как начать переговоры, хозяин кабинета всегда с удовольствием демонстрировал партнёрам свой яхтенный парк за окном. Даже сейчас, в марте, когда яхты расквартированы на пирсе, а не покачиваются на синих волнах уютной гавани, зрелище впечатляет.

Укрытые на зиму от снега и солнца огромными белыми чехлами, эти быстроходные лодки с высокими штурманскими рубками похожи на исполинские башмаки. Или на кроссовки для гигантских спортсменов, в какие обул бы своих героев на утреннюю зарядку писатель Рабле. Синий низ, белый верх. Цветовая гамма фирмы «Адидас» лишь добавляет сходства со спортивной обувью. И шнуровка, как на кедах, имеется: укрывное полотно накрепко перетянуто белыми канатами. Иначе длинной зимой разлохматят защиту северные ветры, испортят обшивку дорогих мужских игрушек.

«Дело всей жизни… Да что она знает о моей жизни? – досадовал Дорохов, вспоминая злосчастную журналистку. – Прибежала, пигалица, затараторила: «У меня задание – про яхты и про вас!» Включила диктофон и сидит, ждёт красивую историю. Кто, вообще, её придумал, эту рекламу? Жили ведь раньше без неё, и про лодки как-то знали все, кому нужно. А теперь – конкуренция, будь она неладна… Не будешь маячить перед публикой – к другим пирсам уйдут. Вот времена настали! Раньше газеты людям платили, а теперь мы им. Я же помню, тёща пришла однажды домой и говорит:

– Вот, три рубля пятнадцать копеек! Заметку мою в «Красном Знамени» опубликовали про наш библиотечный вечер. Почаще бы такие мероприятия освещали, совсем уже культура на отшибе!

Теперь всё наоборот. Даже в годовой бюджет приходится строчку о рекламе вписывать. За свои же деньги свою работу хвалить. Дожили, докатились при капитализме…

Приходит журналистка, вопросы по бумажке читает, заранее готовилась: «Скажите, сколько лет вашему яхт-клубу, и с чего всё начиналось?» Кнопку уже нажала, ждёт подробностей. И что ей рассказывать? Правду? Как я жил и к чему пришёл? Что яхты – это случайность, так выпала карта? Не поверит. И никто не поверит. С таким парком лодок, как здесь, случайностей не бывает.

Теперь не бывает. А тогда, в девяностые, ещё и не такое случалось. Миллионерами становились за полдня. А потом некоторые не доживали и до конца того дня. То воздух в акваланге случайно кончится раньше времени, то сеть на рыбалке нечаянно упадёт на голову, да и утащит в море…»

Дорохов отвернулся от окна. В горизонтальных лучах весеннего солнца, врывающегося через окно-витрину поутру, медленно оседали еле видимые пылинки. Сергей будто заново увидел свой кабинет. Музей морского флота, не меньше. Как в историческом фонде Дальневосточного пароходства, куда он водил сына Илью первоклассником на экскурсию. Старый дом с высокими потолками и колоннами посреди зала хранил пожелтевшие вырезки из газет, мундиры знатных моряков, макеты судов как в разрезе, так и целиком. Думал, пойдёт Илья в моря, осуществит мечту отца. А тот что выбрал? Профессию толмача.

Как и переводчица Марина Синица. Любимая женщина, которая не только разбудила сильнейшие чувства в лучшие годы Дорохова, но и превратила его жизнь в труху, в осколки, в сетку на лобовом стекле после аварии, в космическую пыль, в скошенную траву, в жалкий осадок с неприятной горечью полного разочарования в жизни. И оставила его прозябать в одиночестве дальше – не понятно, для кого и зачем.

Была Синица, да не в его руках…

«Интересно, а чем она занималась в начале девяностых? Я-то с Труфановым Америку для себя открывал. – Дорохов мысленно посчитал годы. – Значит, в начале тех буйных лет Марине было восемнадцать. Студенткой, выходит, была. Училась спрягать неправильные глаголы…»

Сергей Семёнович любил свой кабинет. Здесь хоть какая-то жизнь, общение, встречи, дела. А вечером – опять в свои апартаменты, в одиночество на пятый этаж. Кто тому виной? Сам. Развёлся, потерял семью, новой не получилось. А теперь уже поздно жениться, на пенсию через пару лет, какая свадьба? Разве только – чтоб оказалась рядом живая душа, да подала тот самый стакан воды? Так для этого, если понадобится, в гостинице круглые сутки дежурит врач…

Дорохов обвёл взглядом кабинет.

Повсюду, куда ни глянь, макеты кораблей. Огромные, в размах рук и высотой человеку по пояс. А также маленькие, с ладонь. Разные, с парусами и без. Всех цветов и размеров. Штук сто, на первый взгляд, а то и больше. На столах и полках, в нишах и оконных проёмах. Подставка под календарь – и та с парусом. А ещё по всем стенам развешены картины художников-маринистов. Разве только Айвазовского с его «Девятым валом» не хватает. Вот на эту глухую длинную стену, сразу напротив окна, как раз бы и поместился.