Сергей Черныш - Предатель, или Умение выжить

29

Я загорал, подставив спину под солнце и размышлял о своём будущем.

Допустим, мы попали к немцам. Нас разведут в разные стороны и допросят. После допроса, станет совершенно очевидно, что либо мы оба врём, либо врёт один из нас. Кто мы, как здесь оказались, кем до войны работали и где, призывались ли, если нет, то почему? Вопросов множество и ответы экспромтом были обречены на противоречия. У моей жены в Кривом Озере и Любашевке и нашем селе – многочисленная родня, я там был сто раз и смог бы убедительно всё рассказать и описать. Было бы естественно, что внезапность войны, заставила военкомат собрать призывников, выдать оружие, солдатские книжки и кинуть на помощь сопротивляющимся войскам. Это мог быть поезд, а могла быть и колхозная грузовая машина. Когда шли бои под Уманью – это три – четыре часа езды на грузовике. Если отточить эту полуправдивую версию, то она будет выглядеть очень убедительно. Вполне возможно, что кто – то уже был там и даст ключевой наводящий вопрос, так я без заминки на него отвечу. Другое дело, что для Панина места в этой версии нет. Предать его я не мог категорически, потому «сушил» голову, как найти вариант, подходящий нам обоим.

В природном овраге было углубление, именно там ночью мы жгли костёр, чтобы согреться, а дым не выдавал бы наше местоположение. Панин заговорил первым :

– Командир, понимай как хочешь, а двоим нам не выбраться отсюда. Как только нас двоих поймают – тут нам и крышка. Я по – разному крутил: и так и эдак переворачивал- ничего не выходит. У нас в роду все железнодорожники и я помощником машиниста три года отработал. Скажу, что нас принудительно эвакуировали с Умани, а уманское железнодорожное депо я знаю как пять пальцев, по дороге – попали под обстрел, я убежал в лес. Человек я простой, политикой особо не интересуюсь, мне работа нужна, ну и харч. Ну не может быть, чтобы они от машиниста отказались. Пусть в депо поставят батрачить, – всё же шанс осмотреться и убежать. Да на поезде это и сподручнее сделать – поезда – то на фронт идут. Тебя бросать не хочу, но убей не понимаю, как нас можно «связать». Разное прошлое даже географически. Вообще – всё разное. У меня на лице – крестьянство написано, так я и есть

30

потомственный железнодорожник – работяга. А по тебе видно – интеллигент. Может завгар, зав ремонтными мастерскими, – мало ли… И что нас связывает? Что им сказать, что думаешь?

– А что сказать, если я о том же думаю. Глупо погибнуть вместе, если есть шанс хотя бы одному выжить! Завтра определимся с направлением и будем решать куда кого судьба выведет.

Спать нужно было очень осторожно. То ли одичавшие собаки, то ли волки, но стаи сытых хищников совершенно не боялись людей и это было очень опасно. Расстрелянных оставляли прямо на месте и никто их не хоронил, то же и с умершими беглецами, – видимо, как не жутко, это и послужило кормом для хищников, сбившихся в стаи. Особо опасны были доведенные нуждой и голодом до животного состояния бродящие солдаты, готовые ради еды убить любого. Но они были истощены голодом и на открытую схватку никогда бы не решились. Другое дело напасть на сонных, убить, и как минимум забрать одежду и всё, что есть при нас. Ночь, луна, звёзды, природа – это всё существовало в другом измерении, ты же пытался совместить дрёму и обострённое восприятие шороха или любых шумов. Мысли о семье всплывали, но они предательски расшатывали волю, заставляя тосковать, думая о их участи. Так и прошла эта последняя совместная ночь со старшиной Паниным. Кстати, что интересно, мы ни разу, даже вскользь не вспомнили о оставленном отряде, этот участок памяти стёр информацию как не нужную.

Это трудно понять тому, кто не пережил подобного. Географическая карта – это вымысел, СССР с его границами – бред. Есть понимание некоего большого вольера, где бродишь ты и где есть «свои» и желающие твоей смерти « чужие». В этом и заключается понимание мира. Тебе безразлично то, что происходит за рамками твоего вольера: то ли наши где – то наступают, либо наши – где —то отступают всё это не имеет никакого значения. Абсолютно не нужная информация. Был ты и Панков, а теперь останешься только ты, и неведомо с нашими или врагами «пересечёт» тебя жизнь в ближайшее время.

Утром попрощались. Так прощаются с малознакомым покойным, кинув жменю грунта на крышку гроба и забыв его навсегда. У нас было прошлое, но уже нет ни его, ни настоящего и не будет общего будущего. И тоски от расставания никто не испытывал, каждый в нашем тандеме, соблюдал свой интерес, интересы разошлись – распался тандем. Я совсем недалеко отошёл и спрятался, а ближе к вечеру – вернулся на старое место. Расчёт был прост, если кого – то из нас сразу схватят, то легко найдут другого, и все наши истории будут годиться только в качестве эпитафий. А так, пройдут сутки, за это время старшина достаточно далеко уйдёт и мне будет безопаснее путешествовать в одиночестве. При отдыхе ночью опасность представляли опустившиеся люди и своры собак, а сменяться будет не с кем, но ничего, Бог даст – переночую.

Не спалось, периодическая дрёма прерывалась взрывами бодрости и ясности ума. Мозг готовил меня к ключевой встрече, которая может быть роковой. Я 1907 года рождения, крестьянский сын, родной дядя которого был служитель церкви в соседнем селе. Братья были очень дружны семьями и я воспринимал семью батюшки как продолжение своей. Некоторые молитвы знал наизусть, кое – что запомнил из служб. Дядя сперва мне рассказывал о сотворении мира, о жизни до Иисуса, поощрял если я наизусть выучил текст или молитву. У меня с двоюродными братьями был спор – соревнование – кто больше молитв или текста выучит. Победителя батюшка брал на пасеку к родне, – а это был целый праздник. Это была одна сторона воспитания, которая внезапно оборвалась – батюшка скоропостижно скончался в достаточно молодом возрасте. Отношения с его семьёй не сложились, так что остался отрезок детства, без продолжения.

Но был в моей жизни и повседневный наставник – мудрый родной дедушка, который жил с нами. Мой родной дед был мои наставником. В понятие наставник будет уместно вложить словосочетание – Учитель Жизни. Потом школа, сочетающаяся с крестьянским трудом, а после выбор дальнейшего пути. Хотелось учиться, но учитывая дядю – о поступлении можно было забыть – Проскуров не большой город и

34

прилегающие сёла хорошо известны. Очень давно, до революции, вся наша семья с давних времён жила в Одессе. Потом, так вышло, что все срочно разъехались по Украине, оставив в городе квартиры. Эта тема была под запретом у нас, я только знал, что родился в Одессе и крещён в Свято – Алексеевской церкви. Именно в Одессу меня отправили, дав письмо к какому – то нашему родственнику, жившему на Балковской. За ним заезжала машина, он был начальник такого уровня, что практически сразу присторил меня в общежитие, чему я был безумно рад. В университет я поступил удивительно легко, подозреваю не без помощи дяди, который крайне неохотно встречался со мной, я это понял, ну и не набивался. Учёба для меня открыла увлекательнейший мир зоологии и биологии. Закончилась учёба и дядя настоятельно порекомендовал мне отправиться в село Любашевского района учителем в школу. В перспективу научной деятельности он не верил и не скрывал этого. Обещания профессора меня отозвать иронично комментировал. Он был практик, циничный практик и его совет нужно было воспринимать как единственную реальность, это я усвоил. По сути и научный руководитель, и он настаивали на одном – на том, чтобы покинуть город и в области, в селе устроиться в школу. Он намекнул на родство и на возможные последствия и для него в том числе. В этом районе у него был друг, с которым он воевал в гражданскую, занимающий в районе какой – то пост. Учитывая, сложившиеся отношения в универе, обещание профессора и рекомендации дяди – всё складывалось в общую картинку.