Аль Странс - Любить аутиста. Осенняя сказка в тридцати четырех актах с эпилогом

– И никогда не ошибаешься? – он мрачно смотрел в сторону.

Наступила тревожная тишина. Она поняла, что совершила ошибку. Ее натиск, ее желание поскорее наладить его, да и свою жизнь, не упустить снова шанса жить с любимым человеком, невольно толкали ее действовать стремительно.

– Ты обиделся? Ты сердишься? Адам, умоляю тебя, прости! Я не хотела тебя обидеть… наверно, я поспешила… Извини, Адам.

Она подошла к нему, сидящему насупившись на стуле, обняла и прижала его голову к своей груди.

– Спасибо за завтрак… за постель… за прием… – он медленно поднялся, ноги и руки его дрожали.

В его голосе почти и не скрывалась досада и разочарование. Только было вспыхнувшие в его душе искры доверия к этой близкой – далекой девушке начали угасать от нахлынувших, словно поток ледяной воды, воспоминаний об Анне, его бывшей супруге, диктаторе и самодурке. Дверь за ним затворилась. Ева осталась стоять у окна, сжимая пальцы рук до боли в суставах.

«Зачем, зачем я его так обидела?! Наступила на его гордость! В школе он всегда болезненно реагировал на обидные слова, даже на неудачную шутку, брошенную в его адрес».

Ее первым желанием было броситься за ним, объяснить, просить прощения… Но она понимала, что так она его не вернет. Нужно время. Она совершила ошибку! Теперь придется опять ждать и надеяться.

«Но в чем-то он прав… спрашивая меня снова и снова о любви… люблю ли я его до сих пор… как тогда? Ведь правда, люблю ли я? И почему? Потому, что я его выдумала?.. Создала для себя?.. Может быть, он не совсем такой, каким я его нарисовала в своем воображении, но очень похож на такого. Я люблю его, как Пигмалион, царь Кипра, создав прекрасную статую Галатеи, влюбился в свое творение. На его просьбу Афродита оживила статую, и Галатея вышла за него замуж, у них было двое детей… Так и я мечтала о кудрявом мальчике, нежном и добром, с которым сидела за одной партой, что однажды он станет моим мужем и у нас будут прекрасные детки. И вот мы встретились… правда, прошло много лет… слишком много. Но люди не меняются в основе своей. Дурак остается дураком, умный умным. Жадный жадным, добрый добрым. Но зачем я его так обидела, Господи! Зачем так поспешила?»

Она прошлась по комнате. За окном стоял пасмурный день, темные тучи низко висели над землей, ветер гнал листву. Надвигалась буря. И именно в этот час, в час бури ей захотелось выйти из дому. Нет, не на поиски Адама, первого любимого человека в ее жизни, а из чувства вины! Ей хотелось, чтобы ветер хлестал ее мокрым веником листьев по лицу, спине, ногам и рукам. Она должна была хоть немного пострадать, как страдал сейчас Адам. Она надела спортивные туфли и, набросив куртку, быстро вышла на улицу. Ветер и начавшийся дождь делали все то, о чем она просила! И она не пряталась от дождя и ветра. Боль новой потери, страх снова потерять, – что может быть безжалостнее для души в конце пути длиною в 20 лет?

«Почему же я выдумала моего мальчика? Может, оттого, что в детстве я была лишена братика или сестрички, что не было игрушек, только одна старая тряпичная кукла, что не было отца, он умер рано, что мама пропадала на работе целыми днями? У меня практически не было подруг. И пусть мы жили в большой коммуналке, где были еще дети, – я большую часть времени проводила одна. Тогда я фантазировала. Теперь я понимаю себя намного лучше, мои фантазии подменяли мне реальный, не очень добрый ко мне мир. И тогда Адам стал моей реальностью».

Ева остановилась. Долг сопереживания был отдан. Она повернула домой.

Улица была пустынна. От дома Евы до работы ему было очень близко. И никаких электричек. Но он ушел от нее, не способный вынести новый террор, хотя… хотя, если смотреть честно правде в глаза, то девочка в какой-то степени права. Но… Как это может быть, что всегда кто-то был прав, кроме него? Все вокруг, только не он! Неужели он настолько глуп, не способен мыслить аналитически, чтобы не уметь доказать свою правду? Эти горькие мысли раздражили его и он пошел быстрее под начавшимся дождем, без зонтика и не заходя в метро.

«Я абсолютный, стопроцентный аутист! И не нужно мне ни с кем жить, и никого любить, и не нужно мне ничьей любви! Черт возьми! Ведь вот опять чуть не попался на удочку этих эфемерных чувств!»

Он быстро шел, разговаривая сам с собой. Скоро показалось здание его офиса. Он очнулся, остановился. Поднялся сразу в кабинет босса.

– Владимир, я ухожу в отпуск на неделю.

– Адам, какой отпуск? Мы в середине проекта!

– Толик с Юрой в курсе дела, они толковые ребята, справятся.

– Куда? На Багамы? – без энтузиазма спросил босс.

– Еще не решил. Спасибо.

Он повернулся и поспешно вышел из кабинета.

У подъезда она встретила дворника Колю. Лет тридцати, после службы во флоте, по его словам, где, как он говорил, получил травму головы. Он был высок, плечист, физически очень силен, а внешне его тяжелая нижняя челюсть и низкий лоб немного отпугивали, однако из орбит простодушно смотрели на вас выцветшие белесые глаза. Его русые волосы всегда были коротко подстрижены, как в армии. Он слыл немного придурковатым и главное – депрессивным. Ходил он в тельняшке и широких черных брюках, всегда чистых и отглаженных, но форму эту, казалось, не менял ни зимой, ни летом.

– Ева! Мать моя! – завопил он при виде Евы. – Ты истинно мать моя и праматерь всех живущих…

– Коль, спасибо. Чего тебе? Опять плохо?

– Плохо не то слово, мать. Я загинаюсь… понимашь?

– Понимаю… и я загинаюсь…

– Мать моя! Кто тебя обидел? Порву на куски! Скажи только! Я Коля, ты понимашь?.. Я за тебя, мать, горы сверну! Говори, кто?

– Пойдем, Коля, ко мне, попьем чай…

– А пирог есть? Ну, этот… твой… яблочный?

– Есть, Коля.

– Иду, Ева, иду, мать моя, ты только не боися, скажи мне, кто твой этот обидчик, я с ним поговорю, ну так, знашь, по нашему, мать моя, ну понимашь, он быстро поймет…

Они поднялись в ее квартиру. Лестница была чистая, убранная, даже у подъезда было чисто, осенние листья были выметены и собраны в сторонке. Коля удовлетворенно чмокнул губами.

Дома она быстро накрыла стол на двоих. Поставила в печку разогреть яблочный пирог, который сама испекла для Адама.

– Садись.

Огромный Коля неуклюже сел на маленький для него стульчик около стола в кухне.

– Так что, мать? Что там у тебя? Говори, надо с кем-то всегда говорить, понимашь?

– Коля, это не просто.

– Что не просто? Влюбилась? Столько лет одна. Положено тебе. Но если он гад… я, мать, за себя не ручаюсь, понимашь? Удавлю!

– Нет, Коля, он не гад, он очень хороший человек, но много лет мы не были вместе?

– А, так это старая любовь… Жалко мне тебя, Ева, я готов тебя взять в жены, я буду очень хорошим с тобой, ты знашь, я ведь хороший, не грубый, не хулиган… тебя в городе никто не обидит, когда узнают, что ты моя жена. Понимашь? Я, правда, не зарабатываю много, но я могу взять еще участок, и еще грузы грузить. Эх, мать, не в деньгах счастье… Вот только чтоб ты меня полюбила, а уж я тебя люблю давно и на сто лет вперед. Понимашь?