Ислам Узалов - ПАЗЛ

Самое поразительное, что он никак не хотел понять невозможность этого после всего происшедшего.

Выслушав мой рассказ о мерзостях, учинённых его протеже в знак благодарности за сделанное, он должен был, наверное, извиниться и уйти, а он – профессор ушёл обиженным.

Во времена СССР советский человек имел право на загородний садово-огородный участок, называемый в народе дачей. И ещё имел он право иметь на этом участке садовый домик – комнатка с верандой строго ограниченных размеров каждая. Не дай бог их нарушить. Метр влево, метр вправо – огонь на поражение

Вот и я, получив надел, начал строить свой домик.

Собственно говоря, только на начало в виде фундамента и цоколя у меня и хватило времени и терпения после чего стройка замерла на несколько лет.

И вот в этот «мёртвый» для меня строительный сезон в республике началась очередная компания против злодеев, которым не хватало дачных квадратных метров и они строили черт-те что.

Комиссия, среди прочих, наткнулась и на мою незавершёнку. Измерив её без меня и почему-то решив, что фундамент подготовлен только под комнату, а не комнату с верандой, хотя там явно было видно это разделение, она внесла меня в список, который для начала попал в райисполком (прообраз нынешней районной администрации).

Кампания была начата обкомом КПСС и как я не пытался с чертежами в руках объяснить главе управления жилищно- коммунального хозяйства, что размеры моего фундамента точно вписываются в нормы, определённые для комнаты с верандой, он ничего не хотел понимать.

На него магически действовал акт, где фигурировала только слово комната, а от слова «обком» вообще наступал паралич мозга.

Материалы были переданы в райком партии.

Я знал неплохо его первого секретаря и, встретившись с ним, объяснил ситуацию. Он сказал, что если всё так, как сказал, то, действительно, и говорить не о чем, но так как материал уже поступил, мне придётся всё-таки придти на заседание бюро райкома, где вопрос и будет закрыт после моих разъяснений.

Пришёл я на бюро, а там масса таких же как я бедолаг, а может и реальных нарушителей.

Секретарь начал выступление и, клеймя всех позором, так разошёлся, возбуждая сам себя, что в порыве праведного гнева, уже, как глухарь, ничего и никого не слушая, предложил объявить всем скопом по выговору с занесением в личное дело (была в то время такая мера партийного взыскания).

Бюро послушно проголосовало.

Эта мера располагалась где-то по середине шкалы партийных взысканий, крайняя из которых – исключение из партии означала автоматическую потерю кресла руководителя.

Выговор, принципе, ничего страшного не означал, но, поскольку я виноватым себя не чувствовал и, к тому же столь неожиданное поведение секретаря райкома так возмутило меня, что я написал заявление в горком КПСС, при этом, естественно, не поскупился на сарказм в адрес обидчика.

Там до рассмотрения на бюро уже горкома, своё заключение должна была вынести партийная комиссия, состоявшая, как правило, из старых заслуженных коммунистов.

Пришел я на её заседание.

Сидят несколько очень приятных людей почтенного возраста, которые, улыбаясь, выслушали меня, задали несколько наводящих вопросов, а решение уже выносилось без моего присутствия.

На следующий день мне сообщают, что комиссия считает выговор незаслуженным и рекомендует бюро горкома отменить его.

Ну, думаю, всё.

Прихожу на бюро, а там уже горкомовский первый секретарь – такой же глухарь, как и райкомовский, вопреки решению собственной парткомиссии, после уже своей эмоционально-обличительной речи в адрес нарушителя заявляет, что райком всё сделал правильно и, как принято в таких случаях, бюро единогласно, даже не обсудив мнение своей же комиссии, голосует за его предложение оставить выговор в силе.

Естественно после этого давление у меня нарастает и я уже обращаюсь в обком партии.

В отличие от горкомовской парткомиссии, там моё дело предварительно рассматривает в одиночку какой-то тип, который даже не пожелав выслушать мои объяснения, почему-то самолично решает, что всё было сделано правильно и обкомовские ни партийная комиссия, ни бюро моё заявление рассматривать не будут (?).

Аргументы почти такие же как у того самого чудаковатого проверяющего из Комитета народного контроля – смысл их понять невозможно.

Тут уже меня понесло, благо каждая очередная инстанция даёт дополнительный материал для всё более резких оценок. Нарастающий маразм партийных функционеров очень даже способствовал росту сарказма.

Короче, отправляю очередное заявление теперь уже в Москву в ЦК КПСС, приложив мои предыдущие заявления, ответы на них и мои комментарии на ответы.

Спустя некоторое время вся эта писанина проделывает обратный путь и через обком партии приземляется в горкоме. Естественно, с соответствующими визами, чтобы рассмотреть дело повторно.

Круг замкнулся.

Но ситуация-то уже совсем другая.

Я в своих писаниях не просто жаловался, а уязвлённый очевидной, на мой взгляд, несправедливостью, поочерёдно издевательски высмеивал все три инстанции республиканской партийной вертикали.

Вполне логично было ожидать, что теперь-то они на мне и отыграются.

Ну, сообщили мне дату очередного заседания бюро горкома, на котором будет рассматриваться дело. Жду…

И тут совершенно случайно узнаю, что первый в отъезде и бюро проведёт второй секретарь горкома – дама, известная своим независимым и твёрдым характером, но за которой ни самодурства, ни кровожадности не числилось.

Мы были знакомы и поэтому, не дожидаясь заседания бюро, я решил встретиться с ней и в спокойной атмосфере объясниться. Встреча состоялась.

Она выслушала и без всяких витиеватостей коротко сказала, что решение будет пересмотрено.

Это и произошло через несколько дней.

Как я уже говорил, дело моё по своей сути было пустяковым. Объявленный выговор ничем мне не грозил, ничего я не терял и вообще, через год его было положено снимать. К тому же следует отметить, что пока я воевал с партийными функционерами, этот срок как раз и подходил к концу.

То, что сделала дама, формально для меня ничего такого не значило, кроме как утешение уязвлённого самолюбия.

Но я никогда не забываю, что с её стороны пойти против мнения всех партийных инстанций, в том числе и её непосредственного начальника, которые я фактически высмеивал, это был поступок, на который мог бы решиться далеко не каждый мужчина.

В одном горном районе председатель райисполкома, что по нынешним временам соответствует должности главы администрации муниципалитета, сделал сыну обрезание крайней плоти.