Владимир Шпаков - Пленники Амальгамы

На следующий день он просит увеличить дозу таблеток. Каких таблеток, сынок?! Я включаю дурака, делаю вид, что желтеньких не существует в природе, но Макс, оказывается, в курсе моих манипуляций с препаратами. Что ж, оно и лучше. Сын проглатывает сразу три штуки, уходит в комнату и ложится на диван лицом к стене. По идее, такая доза должно срубить, но – не рубит! Ночью слышны шаги в его комнате, куда я боюсь заходить. Страшно – увидеть искаженное лицо человека, который с трудом сдерживает рвущийся изнутри крик: «А-а-а!»

Поняв, что устойчивое состояние не удержать, впадаю в прострацию. Четыре таблетки нужно? Бери четыре. Хочешь шесть? И такое не возбраняется, но учти – это предел, выписавший рецепт консультант поставил красную черту. Или красная черта – это восемь таблеток? Десять? Прострация путает содержимое головы, перемешивает знание и безответственную выдумку. Я предчувствую катастрофу, вот что важно. Самолет вошел в штопор и стремительно теряет высоту, его уже не спасти…

Самолет всплывает внезапно, спровоцированный одной фантазией Макса. Он почувствовал себя в салоне самолета, чьи двигатели гудели, но не работали. Обман, динамо, ведущее к катастрофе! Только пассажиры (салон набит под завязку) этого упорно не замечали. «Люди, двигатели выключены! – кричит тот, кто знает подоплеку. – Мы не летим, мы падаем!» А в ответ гомерический хохот, в паникера тычут пальцем, а один из пассажиров и вовсе грозит кулаком. Самое странное: они хохочут, даже когда видна земля, что приближается с невероятной скоростью. До гибели какие-то секунды остаются, а эти придурки кофе заказывают! В очередь в туалет выстраиваются!

– И чем же дело кончилось? – любопытствовал я.

– Я их оставил. Открыл дверь, вышел наружу – и полетел. А они грохнулись и все погибли.

Разница в том, что мне из самолета не выйти. Дверей то ли нет, то ли их заклинило, короче, мне предстоит грохнуться так, что костей потом не соберешь.

В одну из ночей падение все-таки происходит. Правда, без всякого самолета (но и без парашюта!). Я лечу вниз – туда, где клубится густая серая мгла, вроде как падаю в жерло дымящегося вулкана. А тогда судьба моя незавидна: пролететь сквозь дым и пепел, чтобы свариться заживо в луже кипящей лавы. Или внизу меня ждет что-то другое?

– Другое, – подтверждает некто невидимый, – ты падаешь в пропасть рождения. О ней писали буддисты, а также Чоран и твой сын. Ужас перед рождением, страх перед жизнью, каковая есть чудовищное страдание, а может, и безумие – вот что их волновало…

– Меня не волновало! – кричу. – Мне-то зачем эта пропасть?!

– Ты должен родиться обратно. Уйти в смерть.

– Зачем?!

– Чтобы понять своего сына. Ответ на ужас жизни – смерть заживо, схлопывание ракушки. Там, внутри ракушки, возможны любые фантазии, любой бред, но он – внутри. Это фантазии смерти, которые ты должен осознать и принять.

Понятия не имею, кто несет эту лабуду, возможно, дух мыслителя Чорана. Тем временем погружаюсь в облако, вокруг хоть глаз выколи, а главное, неизвестно, чего ждать. Дух волен плести любую ахинею, вопрос: доверять ли ей? Что там внизу?!

А там круглая площадка, на ней стол, за ним сидит плотный круглолицый мужик, перебирает бумаги. Приземлившись, отряхиваюсь (на одежде вроде как слизь налипла) и вздымаю руки:

– Ну вы даете, месье Чоран! Ваши пессимистические концепции – сугубо ваше дело! Я-то тут причем?!

Мужик вскидывает удивленные глаза.

– Вы меня с кем-то путаете, дружище. Впрочем, сейчас не время, не время… – он пододвигает ко мне бумаги. – Полюбуйтесь!

Я с недоумением разглядываю листы, на которых нарисованы круги с пересекающими их линиями.

– Что это?!

– Ваш посмертный гороскоп. Очень любопытная судьба, очень! Вам придется бесконечно перемещаться из одного зеркала в другое. Можно сказать, вы станете пленником зеркального тоннеля, или, если угодно, пленником амальгамы!

Я кручу головой.

– Нет уж, давайте это дело отложим! Я еще пожить хочу, а что там после смерти – будем, как говорится, поглядеть!

– Так глядите! Вы родились обратно, ушли в смерть, теперь соответствуйте предначертанию!

Из-под стола извлекаются два зеркала, их ставят напротив друг друга. После чего следует приглашающий жест, дескать, встаньте сюда! Мое место между зеркалами, которые должны превратить меня, по сути, в солнечного зайчика, скачущего туда-сюда, туда-сюда…

– Послушайте, месье Чоран или как там вас…

– Неважно. Прошу!

– По-моему, мне рано поглощаться зеркалами. Надо что-то понять, что-то сделать…

– Там все поймете. Ну? Я жду.

И как поступать? Не отстанет же, гад, по глазам вижу! Ласковые такие глаза, а на дне – лед, могильный холод!

Выход находится, когда замечаю на столе мраморный письменный прибор, на удивление похожий на тот, что был подарен коллегами к очередному дню рождения. А главное, тяжелый! Хватаю его со стола, размахиваюсь, а дальше – звон стекла и брызги осколков!

Я ожидаю репрессий, страшных наказаний, но мужик весьма добродушен, даже в ладоши хлопает.

– Браво! Соломоново решение! Точнее, решение великого Александра, разрубившего Гордиев узел! Брависсимо!

– Бросьте… – машу рукой. – Какой я, к черту, Македонский? Кстати, пора познакомиться. Вас зовут месье…

– Ковач. И без всякого месье. Просто Виктор Ковач. Себя можете не называть, я про вас все знаю.

– Так уж и все?

– Даже то, о чем вы не догадываетесь!

Только расспросить не получается, сон подходит к концу.

Ковач, Ковач… Откуда он появился? А-а, я же недавно читал в Сети про этого Ковача. Некий московский эскулап, не то чтобы светило, кандидат психологических наук, но статьи пишет смелые, дескать, вижу путь! Не метод у него, не разработанная терапия психозов, а, понимаете ли, путь! Нить Ариадны заполучил кандидат, каковой говорил про психическую смерть больного. Тотальный затвор, капсула вместо сознания, по сути – невидимый гроб, в который в силу разных причин помещена душа безумца. Он может лежать там смирно, может колотить в крышку со страшной силой, но самому ему оттуда не выбраться. И Ковач не может взломать гроб, ведь он не бог. А вот если приложить усилия с обеих сторон – есть шанс покинуть капсулу, выбраться из нее, будто бабочка из куколки.

Дабы подкрепить свои измышления, автор приводил отзывы западных коллег, писал что-то о практике в клиниках Франции и Южной Кореи, а еще грозился изложить основы терапии в следующей статье. Только не было никакой статьи, как я ни искал. Автор замолчал, на сайте остался лишь портрет, где он и впрямь выглядел мужчиной плотного телосложения. Лицо округлое, вроде как доброе, но глаза – явно не добряка. Темные глаза, глубокие, видно: человек прошел огонь и воду. Так чего ж молчишь?! Сказал «А», говори «Б»! Или ты халтурщик, голову морочишь несчастным людям? А может, того хуже, изобрел очередной способ честного отъема денег?