Виктор Минаков - В смутное время. Рассказы и фельетоны (1984—2008 гг.)

Возбужденный состоявшимся разговором, Малахов вышел из-за стола и крупно зашагал по просторному кабинету. На его безволосом затылке растекалось большое малиновое пятно.

– Только что у меня разговор был с Григорьевым, – сразу сказал он вошедшим. – Велит трудоустроить Гальперина. Не на рабочее место, естественно…

– Гальперина? – переспросил бывший парторг удивленно. – Так он же – того…

– Знаю! – восклицает Малахов. – То, что вы скажете мне сейчас, я лучше вас знаю! И тупица он, и склочник, и не специалист. Знаю, что он институт педагогический кончил заочно!.. Учителя чистописания к нам направляют!.. Но первый же требует!.. Вы-то хоть мне душу не рвите!.. Найдите ему такую работу, где вред от него мог бы быть наименьшим!

Главный инженер и бывший парторг в замешательстве вышли из кабинета. Малахов снова сел за свой стол, опять погонял по нему очки и спросил, глядя тоскливо на корреспондента:

– У вас и теперь еще будут вопросы?..

Корреспондент сказал, что ему все понятно, и спрятал в карман авторучку.

1991 г

Сносят старый квартал. Наконец-то!.. Наконец-то убирают постройки, сколоченные, по всем показателям, еще в период нашествия хана Батыя… Большинство домишек не разбирают – гнилье, корчуют бульдозером. Где-то среди этих руин и лачуга моего дяди… Как он ждал этого сноса, рассчитывая на переселение, как он, веря и не веря в него, старался улучшить свой быт, цепляясь за любую возможность. И я вспоминаю, что сумел хоть чуть-чуть помочь ему в этом.

Валерий Иванович, – сказал мне как-то начальник отдела, – опять у стройгруппы в отчете вранье. Сходи-ка туда, разберись там на месте.

– Сделаем, – ответил я, маскируя свое удовольствие: стройгруппа была в другом конце города, и вместо тоскливого сидения в душной комнате, предстояла приятная и не обременительная прогулка. Само задание меня не смущало – дело знакомое.

Поменяв в своей жизни несколько различных контор, я не раз подмечал не понятную мне поначалу особенность: на дело, связанное с отлучкой из здания, тут же отвечают согласием. Пусть это дело для исполнителя трудное, или наоборот – оскорбительно мелкое, пустяковое. Например, инженеру, дипломированному и с недюжинным стажем поручают отнести бумажку в другую контору или доставить бумажку оттуда – каждый с радостью соглашается. Получая иное задание, и почетное, и в рамках своих служебных обязанностей, но сделать которое можно на месте, даже не поднимаясь со стула, многие стараются отвертеться. Брюзжат, ссылаются на перегрузку и крайнюю занятость.

Постепенно я пришел к выводу – это проверенный способ самозащиты, инстинкт, так сказать, выживания: сокращают-то, прежде всего, конторских работников, вот они и ловят момент, чтобы подчеркнуть свою важность и необходимость.

Поломаться, из этих соображений, полезно конечно и при заданиях с отлучками, но здесь вступают в игру другие серьезные факторы. Кто из нас не раздумывал над проблемами: как сходить в ЖЭК, к нотариусу, в гортоп или еще куда по личным вопросам? Отпрашиваться? Каждый раз не отпросишься! Идите, скажете вы, после работы? Вряд ли. Не скажете. Самим, наверно, не хуже известно, что «после» там нечего делать: или замок, или толпы народа. Необходимые двери доступны только в ваше рабочее время.

Умный, знающий эти мелочи жизни начальник учитывает такие реальности, и распределяет задания с выходом в город как особый вид служебного поощрения. К расчетному времени он всегда добавит часик-другой, чтобы сделано было и личное, и служебное.

Если же начальник скрупулезен излишне – горе его поручению! Я не раз был свидетелем такого примерно диалога:

– Так почему же вы так ничего и не сделали?! – вопрошает начальник, обычно чуть сдерживая в рамках приличия свои расшатанные нервишки.

– Дык, транспорт подвел. Сел я в трамвай, а он остановку проехал и встал. Ток, говорят, отключили.

– И вы три часа просидели в трамвае?!!

– Ага…

– Изумительно! Пешком раз десять можно было сходить и туда, и обратно!

– Дык кто ж его знал, что три часа тока не будет? Только, может, ты вылезешь, а он взял и пошел.

После этого объяснения начальнику остается лишь утереться под носом: ссылка на городской транспорт беспроигрышна.

Мой тогдашний начальник был человек многоопытный. Вырос он не в элитной среде, где не знают очередей, не собирают справок по ЖЭКам и не ездят в общественном транспорте. Он продирался вверх из низов, как росток сквозь асфальтную толщу.

– Можешь не приходить, покуда не разберешься, – напутствовал он меня.– Только сделать надо сегодня: завтра – сдавать сводный отчет.

Разговор этот был до обеда. Сопоставив мгновенно все обстоятельства: и работу, и отведенное время, я повторил заверение, прямо глядя в испытующие глаза:

– Сделаю, Сан Саныч. Разобьюсь, но все сделаю в срок, не сомневайся.

Около трех часов дня я, как и рассчитывал, уже был свободен и размышлял: «Чем бы заняться?» Вариантов было с избытком, но я, думаю, сделал правильный выбор: решил навестить дядю Колю, своего дядю по матери.

Инвалид войны, он, не избалованный ни заботами государства, ни вниманием родственников, сиротливо доживал век в ветхом домишке с прогнувшейся крышей и окошками у самой земли. Ни воды в этом домишке, ни телефона, ни газа. Еду он готовил на керосинке, да и что он там мог приготовить!. Как он один в промозглые длинные ночи?.. Об этом лучше не думать… Побудешь часок у него, и долго потом на душе лежит горький осадок, будто именно ты виноват в его злоключениях. Вот и хитришь иногда сам с собой, откладываешь визиты к нему, выискивая себе оправдания, а каждый раз картина становилась все горше и горше.

Дядя долго крепился, не раскисал в надежде на лучшее. Говорил все о льготной очереди на телефон, радовался вместе с соседями предстоящему сносу их убогих клетушек, мечтал хоть немного пожить в квартире с удобствами. Но годы шли, иссякали надежды, появились тоска и растерянность, появился страх перед беспомощной старостью и обида на власти. Жгучая безысходная тоска и обида.

С тяжкими мыслями подходил я к дырявым воротам, готовя себя к встрече с любой неприятностью. Вспомнился случай, когда о смерти бабушки сослуживца родные узнали не сразу – от почтальона. «А вдруг и он – в постели. Болеет. Что тогда делать? Придется переселяться к нему!»

Отворив калитку, я вздохнул с облегчением: дядя, скрипя протезом, ходил вокруг своего инвалидского «Запорожца» и протирал его тряпкой.

Во дворе было что-то по-новому. Я увидел с десяток металлических труб, сложенных у стены кирпичного дома, к которому птичьим гнездом прилепилась дяди Колина хижина. Здесь же был газосварочный аппарат, деревянные козлы, длинная лестница…