Томас Томасов - В солнечном городе

Да, глядя на нас с Бяшкой, нельзя было не восхититься гармонии человека и природы!

Если бы я знал тогда, для какой такой важной цели откармливается мой барашек. Я даже не догадывался о будущем моего потучневшего от выпаса питомца. Я всецело был поглощен прочтением четырехтомника Джека Лондона и ни о чем другом не думал…

Мне запомнился один из его рассказов «Любовь к жизни». Это была история о том, как человек в одиночку пробирался через канадскую тундру. Он остался без пищи и воды, его нога была серьезно травмирована, а друг по имени Билл ушел вперед, бросив его на верную смерть. Герой произведения всеми силами боролся за жизнь. Он направился через материк к морю, надеясь найти людей, чтобы получить необходимую помощь. Во время своего нелегкого перехода он обнаружил на тропе свежие человеческие останки. По клочкам верхней одежды он догадался, что Билл стал добычей хищников.

Я читал этот эпизод с замиранием сердца. Меня терзали вопросы: как же поступит главный герой, ведь он был вынужден долго обходиться без еды, устоит ли он теперь перед искушением: броситься на белые кости предателя и утолить голод? Помню, как из страницы в страницу мое напряжение начало спадать, когда изголодавшийся бедняга, потерявший от долгого перехода человеческий облик, нашел в себе силы подавить инстинкт самосохранения. Он произнес: «Нет… я не буду обгладывать кости своего друга Билла… а Билл… он, скорее всего, не побрезговал бы моими». Развязка истории была еще впереди, но я испытывал восхищение от благородства этого человека. У меня даже возникло стойкое ощущение, что главное из книги я уже для себя взял. Сказанные слова безымянного героя засели мне в голову. Они звучали для меня, как какой-то важный закон, который я внезапно осознал. «Я никогда не стану есть своих друзей!» – провозглашал я, повторяя снова и снова, чтобы крепче утвердить для себя джеклондоновский «закон дружбы». «Я друзей не ем!»

Так прошло лето. Я дочитал все четыре тома Джека Лондона. Бяшка превратился в упитанного барана. Трава на улице Навои пожухла. И вот как-то утром в конце сентября папа сообщил, что в нашем доме пройдет поминальный обед в честь годовщины со дня смерти близкого родственника. Он взял острый нож и направился с друзьями в конец двора…

Я не мог поверить в то, что увидел. Отец хладнокровно заколол моего дорогого Бяшку. Слезы застилали мои глаза. Лишь в это тягостное мгновение я осознал причину появления Бяшки в нашем доме. Так вот зачем все лето я прилежно пас его, позволяя щипать травку на самых лучших берегах нашего арыка! Но как же так?! Как это возможно?!

Сам не свой, я зашел в дом, пытаясь укрыться в самой дальней комнате. Старшая сестра, как могла, пыталась со мной разделить утрату. Она утешала меня, сочувственно гладила по голове. Ей было легче пережить потерю, чем мне, потому что она была взрослее и жила интересами девчонок старших классов.

В два часа дня в доме начался поминальный обед. Позвали и меня. Я пришел за стол отрешенный и хотя сел на указанное мне место, продолжил оставаться безучастным к происходящему. Передо мной поставили тарелку с едой. Я нехотя зачерпнул похлебку и едва поднес ко рту, как меня осенила внезапная мысль, от которой из руки выпала ложка.

«Это же Бяшка! Здесь, в этой тарелке, мой бедный друг Бяшка!»

Меня затрясло, как от удара током. Резким движением я отодвинул от себя тарелку, и, насупившись, тихо произнес: «Я друзей не ем!» Встал из-за стола и быстро выбежал на улицу…

Тяжело было смириться с произошедшим. Всякий раз, когда я шел по тротуару, вдоль арыка, к горлу подкатывал комок, вспоминалось лето, проведенное с моим барашком. Ходить под впечатлением от потери «друга» мне пришлось еще долго, пока однажды в моем воображении не всплыли образы из прочитанного рассказа «Любовь к жизни». Мне припомнился и Бяшка и та ненавистная тарелка с блюдом из свежей баранины. Внезапно, перефразировав слова героя Джека Лондона, я сказал сам себе: «Не знаю, как насчет Бяшки, но я бы не стал есть его кости!». В этот миг я очень живо представил бессовестного барана, который пытается насытиться моей плотью. Размышления так позабавили и повеселили меня, что я почувствовал облегчение – боль утраты ушла из моей души.

С тех пор прошло почти тридцать пять лет. Мы по-прежнему живем в том же доме. И вы не поверите, но летом, всякий раз проходя мимо зеленых бережков того самого арыка, на дне которого журчит чистая горная водичка, я вспоминаю Бяшку, Джека Лондона, и слышу внутри себя эти, ставшие важными на всю жизнь, слова: «Я друзей не ем!»

Я с детства восхищался старшей сестрой. Нелли появилась на свет раньше меня на два года. По характеру она была бойкой и смелой. Во дворе все знали, что у этой девчонки горячая кавказская кровь и с ней шутки плохи. Я на ее фоне выглядел хрупким, нежным застенчивым блондинчиком. Все кому не лень могли меня обидеть. Папа подолгу находился в командировках, мама на работе, а потому старшей сестре приходилось вступаться за меня. И делала она это бесстрашно. Завидев издали, что толпа мальчишек обступает меня со всех сторон, Нелли, угрожающе улюлюкая, мчалась на хулиганов, размахивая над головой скакалкой, как каким-нибудь лассо. При виде моей грозной спасительницы, обидчики кидались в рассыпную, не желая с ней связываться. Надо сказать, что и мне от Нельки дома нередко перепадало тумаков.

Отец знал, насколько сильно мы отличаемся с сестрой по характеру. Ему, сыну горной Осетии хотелось видеть во мне не размазню, а маленького абрека. Поэтому он старался держаться со мной чрезмерно строго и сурово. Особенно мне доставалось, если папа брал меня с собой в длительную командировку. В таких поездках я неделями находился вдали от мамы, всегда проявляющей необычную нежность ко мне. Даже сестра не всегда оказывалась рядом – только папа и его беспощадные спартанские эксперименты надо мной.

Просыпаться приходилось чуть свет. Душ принимать на улице. За ночь вода остывала в нем настолько сильно, что после леденящих процедур, я дрожал как осенний лист. Мне хотелось домой к мамочке, чтобы она тепло укрыла, обогрела…, но папа – суровый воспитатель, невзирая на мои вопли и плач, гнал меня на свежий воздух, заставляя делать гимнастику и отрабатывать удары бокса. Ничто не могло разжалобить его сердце, и не было мне спасения.

Не уверен, что старания отца помогли мне, потому что я по-прежнему оставался таким же слабым, трусливым и уязвимым малышом. Папа никогда не хвалил меня, не говорил ободряющих слов. От него чаще сыпались претензии и упреки. Поэтому я все меньше верил в себя и все больше считал, что являюсь для отца самым большим разочарованием. Окончательно разувериться в его любви мне не давал тот факт, что папа был хорошим кормильцем и всегда заботился о нашей семье. Я никогда не чувствовал себя беспризорником, был одет, обут, накормлен. Мне потребовалось время, чтобы осознать, что в силу различных причин папа просто не умеет в открытую проявлять нежность, как мама, но любит от этого не меньше. Вот один случай, который помог мне это понять.