Валерий Ковалев - По волнам памяти

На грунтовке она замедляет ход, лошади кивают головами, а сидящий на облучке Передрей в казачьем картузе, лениво потряхивает вожжами.

– Здравствуйте, дедушка! – бодро орем мы, когда повозка с мокрой бочкой оказывается напротив.

– И вам не хворать,– доносится в ответ. – Но! – чмокает он губами.

Лошади чаще переступают ногами, колеса катятся быстрее.

– Давай, – говорит мне Сашка.

Оставив подсолнух, я вскакиваю с лавочки, догоняю пылящую впереди бочку и боком вскакиваю на торчащую сзади короткую трубу, уцепившись руками за борт.

Повозка, все убыстряясь, подскакивает на ухабах, у меня дробно клацают зубы, – ура! Еду!

Когда улица заканчивается, и лошади принимают чуть право, в сторону бугра с конюшней, я незаметно соскакиваю и мелькаю пятками назад, к приятелям.

– Ну как? – интересуется Сашка. – Дед кнута не дал?

– Не, – отвечаю я. – Он ничего не заметил.

– Завтра моя очередь, – напоминает Вовка.

– Твоя-твоя, – переглядываемся мы с Сашкой и смеемся.

Дело в том, что в прошлый раз повозку сильно тряхнуло на кочке, и Вовка свалился с трубы прямо в коровью лепешку.

Чуть позже мы решаем полакомиться шелковицей, в тени которой сидим.

Она высокая, с раскидистой густой кроной, в которой довольно чирикают воробьи.

Сашка первым встает с лавки, подпрыгивает и карабкается по развилке вверх. Я лезу за ним, а вот у Вовки не получается.

– И я хочу,– ноет он, видя, как мы исчезаем в зеленой листве.

– Будет и тебе,– отвечаю я, следуя за Сашкой.

Потом мы размещаемся на облюбованных местах, и, придерживаясь одной рукой за ветки, рвем и едим черные сладкие ягоды.

– Вкусно, чавкает набитым ртом Сашка.

– Ага, – отвечаю я липкими губами, по которым течет сок. – Как сахар.

– Мне! Бросьте мне! – нудно голосит с земли Вовка.

– Не ори, дурак! Щас. – отвечаем мы и начинам трясти дерево.

– Шу-шу-шу, – падают самые спелые шелковицы, Вовка под деревом замолкает.

Через полчаса мы спускаемся на землю и, тыча пальцами друг в друга, хохочем.

Рожи у всех фиолетовые, а у Вовки такой же даже живот. Умора!

– Надо умыться, а то родители заругают, – говорит Сашка.

После этого мы все направляемся к колонке, что под двумя старыми вербами, посередине улицы. Колонка высотой с меня и с длинной блестящей ручкой позади, на которую нужно повиснуть, чтобы пошла вода. Сначала теплая, а потом холодная.

Ополоснув липкие щеки с пальцами, а Вовке еще и живот, мы сохнем на зеленой травке у забора.

– Мальчики! Обедать! – доносятся со дворов голоса наших мам, и мы разбегаемся по домам, подкрепить силы.

Я восполняю свои тарелкой горячего борща с ржаной горбушкой (от второго отказываюсь), говорю маме «спасибо» и направляюсь в гараж, где стоит отцовский «Москвич», блестя фарами.

Там беру обод от велосипедного колеса, а к нему хитро изогнутый железный крюк, что сделал мне родитель, вслед за чем снова выхожу на улицу.

–Тэ-экс, – говорю сам себе, цепляя за обод крюк, а затем толкаю устройство вперед, и быстро перебираю ногами.

С бряком и звоном оно катится вперед, я радостно мчусь следом.

Чуть позже ко мне присоединяются Сашка со своим, и мы носимся наперегонки. Кто быстрее.

Вовке катать не даем. Прошлый раз он упал и разбил нос, всполошив ревом всех соседей.

Устав, мы снова усаживаемся на лавку и довольно болтаем ногами.

– А давайте пойдем на водокачку, – внезапно говорит Сашка. – Искупнемся.

Предложение тут же принимается, мы прячем обода с крючками в кустах и отправляемся по тропинке, что за крайним домом, в степь. Что начинается сразу за нашей улицей.

Она уходит к далекому горизонту, у которого висят белые облака и синеют балки.

Сашка говорит, что там край земли. Наверное, так. Он много чего знает.

По обеим сторонам тропинки волнами серебрится ковыль, среди которого алеют россыпи полевых маков.

Над степью в небе кувыркается жаворонок, и мы слушаем его песню.

Вскоре тропинка пересекается грунтовой дорогой, ведущей неизвестно куда, а за ней виднеется высокий зеленый холм водокачки. На нем беленый куб с плоской крышей, вокруг плодовые деревья и ограда из колючей проволоки. Рядом, на склоне, белый домик смотрителя.

Мы принимаем чуть вправо, обходим проволоку стороной и оказываемся перед небольшим мелким водоемом.

С трех сторон он порос высоким камышом, в котором квакают лягушки а та, куда мы идем, песчаная.

–Уф, – усаживаемся мы на теплый песок, и все обозреваем.

По водной глади бегают плавунцы, у самой кромки заметна стайка малявок.

– Ну шо, пацаны, айда? – встает первым Сашка.

– Айда, – говорю я, и, разбежавшись, плюхаюсь животом вводу.

Во все стороны летят брызги, плавунцы с малявками исчезают.

Ура! – вопит Сашка и сигает вслед за мной, а Вовка опасливо входит по щиколотки.

Молотя ногами и отплевываясь, мы с Сашкой плаваем у берега по собачьи, Вовка хлопает ладошками по воде и хохочет, потом загораем на песке и снова купаемся.

Когда губы у всех троих синеют, а на коже высыпают мурашки, сидя на берегу обсыхаем.

Солнце, между тем, клонится к Мазуровской балке, откуда пастух по дороге гонит стадо коров. Те лениво переступают ногами и жуют жвачку.

– И нам пора,– говорит Сашка, вслед за чем мы гуськом идем той же тропинкой домой.

Среди тишины и трав, в которых начинают стрекотать кузнечики.

КВН

На улице летний вечер.

Из степи давно пригнали стадо коров, на уличной дороге осела пыль, из палисадников домов повеяло ароматом ночной фиалки.

Сашка, Вовка и я сидим на лавке. Все умытые, в чистых рубашках и коротких штанах. На ногах сандалии.

– Ну, когда уже? – зудит Вовка.

– Терпи, – говорю я. – А то нас вообще не пустят. Вовка замолкает.

Сегодня на улице у нас будет кино. У моего деда Егора, чей дом под высокими акациями, напротив.

Дедов у меня целых три. Левка, Никита и Егор. Почему так, не знаю. У всех знакомых пацанов, по одному или два. А тут вон сколько.

Кино деду привезли утром на синей «Победе», два молодых дядьки, в картонной коробке. Баба Мотя рассказала, что это подарок от какого-то горкома, потому как дед Егор орденоносец и почетный гражданин города.

В Гражданскую войну он оборонял от беляков окрестные шахты, а потом ударно давал стране угля, за что получил орден Трудового Красного Знамени.

Орден я как-то видал, дед давал подержать в руках, а потом спрятал. Чтобы унучок «не приделал ноги».

Еще у деда есть кавалерийский карабин, висящий в коридоре на стене, но его он мне не давал. Сказал, – всему свое время.

Наконец к дому напротив начинает стягиваться родня. Другие деды с бабками, дяди с женами и отец с мамой.

Чинно и не спеша они исчезают за высокими воротами, откуда проходят в дом. Мы незаметно шмыгаем следом.