Валерий Ковалев - По волнам памяти

Ну, и естественно, захотели такие иметь.

А как? Бывшие сидельцы научили.

Надо было купить десяток пачек чаю, подобраться в удобном месте к лагерной ограде и метнуть в рабочую зону посылку с запиской: «меняю на перо*». На следующий день или чуть позже, в то же место прилетала обратная, с товаром.

У некоторых старших ребят финки уже были. Теперь мы знали, откуда.

– Ну шо, пацаны, рискнем? – сказал мой близкий друг Женька Цивенко, мне и Кольке Зайцеву, затягиваясь сигаретным окурком. Женька был самый старший и умный: отлично играл в жошку*, а еще мог шевелить ушами

– Рискнем – переглянулись мы. – Дай зобнуть*

Стали готовиться к операции.

Она упрощалась тем, что был июль, а одна из улиц нашего поселка, выходила огородами, к боковой ограде лагеря. В конце каждого росли кукуруза с подсолнухами, откуда можно было к ней незаметно подобраться

За пару дней насобирали по посадкам и сдали в магазин три авоськи бутылок из- под ситро и водки, закупив на полученные рубли чаю.

Пачки, вместе с запиской, поместили в старую сумку от противогаза, и одним вечером, когда в небе зажглись звезды, отправились на дело.

Со стороны степи прокрались в подсолнухи крайней усадьбы, насколько было можно, подползли к бетонной ограде. Метрах в пяти от нее, ближе к нам, имелась вторая, пониже, из колючей проволоки

Я, приподнявшись, метнул сумку и… Она зацепилась лямкой за тянущийся по стене провод.

–У-у-у! – истошно завыло в лагере, на угловой вышке вспыхнул прожектор, а потом хлопнул выстрел и загавкали собаки

– Тикаем, пацаны, – прошипел Женька, мы раком выползли с огорода и драпанули в степь. Там отдышались за терриконом старой шахты, а когда все утихло, вернулись в поселок и разошлись не солоно хлебавши, по домам.

Но от задуманного не отказались.

Вскоре через нашу улицу стали водить на работу в карьер, (он был в Краснопольевском лесу), большую группу заключенных. Утром туда, вечером обратно. Охранял их десяток автоматчиков с собаками.

На следующий день, в том же составе, мы увязались за колонной, следуя на приличном расстоянии. Когда улица осталась позади, она, миновав центр поселка, спустилась в зеленую, с узкой речкой долину, на склонах которой рос лес, а справа, на опушке, рыжел карьер.

До войны в нем ломали песчаник на различные постройки, а потом забросили.

Перейдя по плоским замшелым валунам, бегущий поток, мы выбрались на другой берег, юркнули в лес, и по кустам пробрались к опушке.

Там влезли на раскидистый старый дуб, откуда просматривался карьер, размером с три футбольных поля.

Он был окружен высокими столбами с колючей проволокой, в которой имелись ворота (рядом будка), по углам, похожие на скворечники вышки, а внутри несколько гусеничных тракторов, автокран и бочки с горючим.

У ворот колонна встала, часть охраны поднялась на вышки, после чего створки распахнули, и она прошла внутрь.

Вскоре закипела работа: зэки махали кайлами, урчали трактора, запахло соляркой.

Понаблюдав, спустились вниз.

– Все ясно, – цикнул слюной в траву Женька.– Когда в карьере никого не будет, проникнем внутрь и сделаем закладку.

– А как зэки ее найдут? – засомневался Колька.

– Оставим там знак – сказал я. Мелом. На том и порешили.

Еще через день, купив по прежней схеме чая, упаковали его в бумагу, перевязав шпагатом, прихватили кусок мела и вечером, когда колонна прошла обратно, потопали в карьер.

Как и ожидалось, там никого не было. Только молча стояла техника.

Проползли под проволоку, оттуда перебежали к забою и в щель меж песчаных плит, запихали сверток. А сверху намалевали стрелу, острием вниз.

Тем же макаром вернулись назад и пару дней обождали.

На третий, вечером, наведались в карьер – вместо нашего свертка в щели лежал другой, меньше.

Цапнули и скорее назад. Пролезли под колючкой, развернули в кустах, там финка. Небольшая, с острым жалом и наборной рукояткой. А на мятом куске бумаги, изнутри, написано: «еще столько чаю и будет вторая».

Эту финку взял себе Женька, а потом выменяли еще две – мне и Кольке.

Но были они у нас недолго.

Свою я вскоре променял на самопал, Женькину отобрал старший брат, а Колькину кто-то спер из портфеля в школе.

Примечания:

Очко – разновидность карточной игры.

Коза – тычек растопыренными пальцами в глаза (жарг.)

Перо – финка (жарг.)

Зобнуть – покурить (жарг).

Ласточки

В детстве я любил следить за ласточками, которые жили в своих лепных гнездах под соломенной стрехой дедушкиной хаты. Целыми днями, с веселым писком, они носились через сад к недалекому ставку и обратно.

Как любому пацану, мне хотелось поближе рассмотреть их необычные жилища, а если повезет, то и стырить оттуда яичко.

Одним утром, кряхтя и надрываясь, я притащил из сада тяжеленную лестницу и стал пристраивать ее к беленой стене хаты.

– Не смей зорить гнезд, – послышалось сзади. Рядом стояла бабушка с подойником в руке.

– Ну, ба, я только посмотрю, – заныл я.

– Сказала, не смей, а то ластовицы хату спалят.

– Это как? – выпучил я глаза.

– Принесут горящую ветку или уголек и бросят на стреху. Они птицы умные и обид не прощают.

Бабушкиным словам я не поверил и, как оказалось, зря.

Следующей весной, в мае, когда ласточки вернулись в свои гнезда из теплых краев, одно из них оказалось занято воробьем.

На возмущенный писк хозяйки тот ответил грозным чириканьем, и возникла драка.

Закончилась она победой воробья, который клевал ласточку из гнезда и отказывался его покинуть.

Несколько минут она с товарками металась перед своим домиком, а затем вся стайка упорхнула в строну ставка.

И стало происходить что-то, на первый взгляд, непонятное. Возвращаясь, каждая из птичек на короткий миг приникала к отверстию гнезда и вроде бы клевала его. Затем ее место занимала очередная, и так продолжалось около часа.

А когда их стремительный полет закончился, гнездо оказалось замурованным.

С тех пор прошло много лет. Давно нет бабушки, тех ласточек и гнезд.

А вот история эта в памяти осталась. Навсегда…

Южная ночь

Дивная южная ночь. На небе тысячи мерцающих звезд. Спящее в долине село в кипени вишневых садов, ленивый брех собак.

И над всем этим неповторимое щелканье соловья, где-то в балке за Донцом.

Затем скрип двери в одной из хат, всплеск света и рев пьяных голосов:

– По До-о-о-ну гуляет, ка-а-а-зак молодой!!!

А ведь как хорошо было…

Полкан

Жаркий полдень июля. На небе ни облачка. В прохладной тени старого ореха, у дощатой конуры дремлет лохматый Полкан. Изредка он приоткрывает янтарные глаза и наблюдает за курами во дворе. Одни из них тоже застыли в полудреме, другие, распушив крылья, купаются в теплом песке у забора, а самые трудолюбивые что-то высматривают и клюют на зеленой лужайке у колодца.