Валерий Ковалев - По волнам памяти

Изредка одна из несушек неспешно шествует в курятник, откуда спустя какое-то время доносится радостное кудахтанье, возвещающее мир о появлении очередного яйца. Полканом оно воспринимается внешне безразлично. Он вздыхает и чуть шевелит ушами.

Но вот одна из куриц привычно направляется к его конуре. Собачьи глаза открываются, а хвост начинает дружески помахивать.

Как только несушка исчезает в ней, пес вскакивает, приваливается боком к лазу конуры и грозно поглядывает по сторонам. Когда же раздается знакомое кудахтанье, он освобождает лаз и выпускает гостью.

Затем ныряет в конуру и через секунду появляется оттуда с яйцом в зубах. Улыбаясь мохнатой мордой, бережно кладет его на землю и с наслаждением съедает.

Затем ложит голову на лапы и с вожделением смотрит на кур.

– Ну, идите же скорее, – читается в глазах.

Щедрый вечер

Сам я родом из села Лозовая Павловка, что близ Северского Донца. Оно древнее, основано еще запорожцами во времена Екатерины. От старых времен остались белокаменная церковь, малороссийская речь и непременное колядование на рождественские святки.

… Раннее погожее утро. Пахнущий антоновкой искрящийся снег, скрип колодезных журавлей на улицах и поднимающиеся высоко в небо белесые столбы дыма над соломенными крышами хат.

То там, то здесь, на сельских подворьях слышится заполошный визг свиней или крики домашней птицы, которых рачительные хозяева режут к рождеству.

Наскоро похлебав гречневой каши с молоком, мы с мамой и пятилетней сестричкой одеваемся и спешим в центр села, к дому деда, колоть кабана.

Отец ушел туда затемно – точить ножи, таскать солому и готовить кадки под сало.

Посреди обширного дедушкина двора толстый слой ржаной соломы и дубовая колода для разделки туши, с торчащими из нее ножами. Рядом о чем-то степенно беседуют и смалят цигарки отец с дядей, а у конуры гремит цепью и нетерпеливо повизгивает мой друг, лохматый овчар Додик.

– Ну вот, и помощники пришли, – появляется из сада кряжистый дед Левка, с навильником золотистой соломы, – давайте пока к бабке, в хату, мы вас покличем.

По давней традиции, женщинам и детворе присутствовать при забое возбраняется. Зато потом без нас не обойтись. Мы это знаем и чинно шествуем в хату.

В сенях стоят две липовые кадки и исходят густым паром несколько чугунов и ведер с кипятком

С порога в нос шибает ванильной сдобой квашни, над которой колдует бабушка и запахами сушеных груш из бурлящего в печи ведерного чугуна. Здесь же, на кухне, суетятся две моих тетки, а в просторной горнице, на полу, устланному домоткаными дорожками, возятся с котенком двоюродные братишка с сестренкой – двойняшки.

Нас с Лорой раздевают и отправляют к ним, а мама остается на кухне.

– Ну шо, мелюзга, не побоитесь кататься на кабане?, – спрашиваю у двойняшек.

– Не-е, – вертят они тонкими шейками, – мы уже большие.

– Побачим, – бросаю я, и, встав на цыпочки, подтягиваю гирьку на звонко тикающих ходиках с бегающими кошачьими глазами на циферблате.

В прошлом году малыши разревелись, когда увидели неподвижным своего любимого ваську и наотрез отказались сидеть на нем. Отважатся ли в этом? Я с сомнением смотрю на пацанят.

– Ну и детвора пошла, всего боится.

Я, например, осенью, на спор сиганул с высоченного стога и разбил нос. И ничего, не ныл.

Через несколько минут со двора доносится короткий визг и радостный вой Додика.

– Все, кончился ваш васька, – бросаю я ребятне. Те шмыгают носами и испуганно таращат глязенки.

Затем мы с женщинами одеваемся и выходим из хаты.

Громадный кабан, с поникшими лопухами ушей, лежит на брюхе, утопая в соломе. А рядом невозмутимо покуривают дядя и отец, с длинным тесаком в руках.

Дедушка наклоняется, чиркает спичкой и поджигает солому.

– Непоганый кабанчик случился, – обращается он к родне.

– Как же, хлебный, пудов на десять потянет, – смеется дядя.

Я с восхищением смотрю на деда. У него всегда лучшие кабаны не только в селе, но и во всей округе.

Местные дядьки часто приглашают дедушку на ярмарку – выбрать им поросят. И тот никогда не ошибается, из них вырастают здоровенные свиньи. К тому же дед в прошлом цирковой борец и известный лошадник. Рассказывают, по молодости ломал подковы.

Между тем, солома с треском разгорается, и двор наполняется душистым дымом. Он щиплет глаза, от кабана пышет жаром, и все отходят подальше.

Только дед с сынами остаются на месте, ворочая тушу и опаливая щетину на ней свернутыми из соломы жгутами. Когда та исчезает, они укладывают под ваську новый слой соломы и отходят в сторону.

Наступает очередь женщин. Появляются чугуны и ведра с кипятком.

Острыми ножами они тщательно скребут тушу, обильно поливая ее водой. Закопченный васька на глазах преображается, исходит паром и становится молочно-белым.

После этого он накрывается толстым рядном, и в дело вступает детвора.

Я самостоятельно забираюсь на тушу у головы, а братишку и сестренок усаживают сзади, друг за другом. И минут пять, визжа от восторга, мы скачем на широкой кабаньей спине. Это тоже старая украинская традиция. Чтоб сало было мягче и нежней.

Затем дедушка отсекает у васьки одно из зарумянившихся ушей, режет его на кусочки, и раздает их нам. Они необычайно вкусны и душисты.

Теперь наступает самый ответственный момент – разделка туши и засолка сала.

Дед с сынами выносят из сеней кадки и остаются во дворе, а остальные, весело переговариваясь, уходят в дом.

Спустя некоторое время, на громадной чугунной сковороде в печи, брызжет соком и исходит ароматным паром «свежина», а в горнице накрывается предпраздничный завтрак.

На расшитой цветами барвинка полотняной скатерти, в центре, один из испеченных к рождеству пышных караваев, румяный и с ноздреватой корочкой, вилок моченой, снежно-белой капусты и издающие укропный запах пупырчатые огурцы, сметана и мед в веселых макитрах, а также чуть теплый узвар из сушеных груш и чернослива. А еще старинный штоф с домашней горилкой на чабреце и пузатый графинчик с вишневой наливкой.

Через час все, кроме бабушки, за столом. Раскрасневшиеся на морозе и у печи, с веселыми улыбками и добрыми глазами.

Затем появляется и она, торжественно неся перед собой объемистое блюдо с золотисто поджаренной свежиной. Оно водружается рядом с караваем.

Дедушка откашливается и берет со стола утопающий в его заскорузлой ладони стопку.

– Ну, что ж, дети, с наступающим вас светлым Рождеством…

И опрокидывает ее под усы. Его примеру следуют все взрослые.

– Эх, словно Боженька голыми ножками по жилам пробежал, – басит, выцедив горилку дядя, и все за столом смеются. Затем, на несколько минут, в доме воцаряется тишина, все степенно едят.