Владимир Муляров - Гафур. Роман. Книга 1. Фантастика

Вот уходят и мужи. Они мне помочь совсем не могут. А я остаюсь в некоем подвешенном состоянии смотреть на то, как стало бездыханно мое тело. И я вижу, как женщина проходит коридорами туда, где в тревожном сне всхлипывает ее младший сын. Боже! Спаси меня!

Я слышу звуки голосов, находящихся от меня за несколько комнат. Шепот двух людей, не желающих, чтобы их разговор слышал кто-нибудь еще.

– Что теперь мы будем делать? – Говорит женщина своему мужу, старцу Иосифу. – Он ведь велел сохранить этому несчастному жизнь … – И, помолчав, добавляет. – Может быть, мне разбудить его? —

– Пойми, – отвечает ей старик, – этого нельзя делать, потому что его время еще не пришло… Начало его трудов еще не положено… И еще очень нескоро… Ты же знаешь… Я не знаю с чего начнется его служение, но это будет не сейчас. Еще двадцать лет нам ждать. Потому что иначе мы нарушим закон отцов … —

Малыш, спящий рядом с говорящими, вздрагивает, переворачиваясь на бок на узком матрасике, и его тело при этом сползает на ковер, что лежит прямо на земляном полу. Но его мать уже рядом. Она шепчет ему слова утешения и гладит рукой по голове. А старик говорит ей очень тихо, но я различаю его слова.

– Мы не можем использовать его силу тайком от него. Потому что тогда мы поступим, как воры. Мы не можем использовать его силу без его личного понимания того кто он и что он, потому что тогда это станет магией, которую мы все ненавидим. И мы не можем использовать его силу вообще сейчас, потому что это преждевременно. Это опережает его предназначение на целых двадцать лет… Если не больше! —

Мне совершенно непонятно, о ком они сейчас совещаются, говоря про какую-то силу, но я понимаю, что старик убил меня случайно, и что умереть я был не должен.

– Я все понимаю. – Говорит женщина в ответ своему мужу. – Но ведь тебе известно, кем должен стать Гафур в будущем. – И старик ей отвечает.

– Да, известно. Но, это только возможность. Не более того. Не нужно нам говорить о предрешенности. Никто, даже Сам Бог, не сможет заставить бандита стать праведником, если только бандит сам страстно этого не возжелает. Его судьба – в его руках. —

– Тем не менее, он не должен был умереть сейчас. – Говорит старику Иосифу его жена. И в голосе ее нет никакого порицания в адрес своего супруга, но лишь бесконечное сожаление о случившемся. – Мы должны были ему помочь остаться в живых. —

– Совершенно точно. – Соглашается тот. – Поэтому он и не умрет.

– Но ведь он уже умер? – Говорит старцу Иосифу его жена, повернув к нему свое удивленное лицо, и я слышу в голосе ее непонимание.

– Да. Он умер. – Опять утвердительно говорит старик. – Но он, тем не менее, останется жив. Потому что в будущем ему определено место в Божественном плане… Если только он сам пожелает идти путем пророчеств… Но, какой бы путь он ни выбрал, выбор этот он сделает не сейчас, а много лет спустя. Именно поэтому сейчас он и будет жить. – И подумав, добавляет. – Он останется жив, несмотря на то, что уже давно мертв. Я это знаю. —

Старик говорит это таким тоном, что, будь он на трибуне, его словам внимали бы народы. Вероятно, так и говорили пророки, вещая людям о грядущих временах. Никто, однако, кроме его жены и меня, подслушивающего их разговор, старика не слышит. А жена его говорит совсем тихо

– Мне бы твою веру! —

– Это – Божий промысел. – Говорит дед. – Мы ничего делать не будем. Все, что мы можем – это помолиться Всемогущему о том, чтобы все встало на свои места. —

И с этими словами он выходит из того помещения, где в тревожном сне спит его младший сын. И где около мальчика, закрыв свои глаза, сидит его мать с невыразимой усталостью на лице.

Старик движется бесшумной походкой, совсем не похожей на стариковскую, проходя целый ряд комнат. Там прямо на полу спят люди, которых Иосиф решил приютить у себя в имении на время песчаной бури. И, выйдя во двор, обращается к равви Иосифу, занятому водворением на место деревянного каркаса с еще зеленой виноградной лозой. Каркас рухнул, видимо, во время ветра. А весь двор засыпан толстым слоем песка и пыли. Старик говорит хозяину имения.

– К тебе обращаюсь, достойный! —

Услышав такое обращение к себе человека, который старше его на два поколения, равви Иосиф явно смущен. И, отложив свою работу, поворачивается к старику лицом и преклоняет голову в ответ на аналогичное преклонение головы стариком в его сторону. И даже не спросив его ни о чем, говорит.

– Ты правильно решил. – Молитва – это все, что нужно сейчас бедолаге Гафуру.

Затем они оба так же бесшумно и быстро движутся комнатами в хлев, где мое тело лежит все в той же позе, что и раньше. Проходят в самый конец хлева, прихватив с косяка входной двери масляную лампу, и равви открывает совсем не заметную для глаза дверь, которая ведет куда—то. Там, в крошечном помещении, равви зажигает свечу, и она освещает святилище. В этой комнате, посреди ее, стоит квадратный стол и на нем семисвещник. Совсем такой же, какой когда—то, давным—давно, я видел в алтаре православного храма в городе, в котором жил две тысячи лет спустя. На этом престоле лежит книга, представляющая из себя просто толстую стопку пергаментов, на которых написано что—то, чего я понять не могу, потому что не владею языком Моисея.

– Молись. – Говорит равви Иосиф старику, протягивая ему выбранные из этой стопки листы пергамента. – А я продолжу работу. И заодно успокою всех, кому вдруг станет интересно, куда ты пропал. – Говорит он и, повернувшись, быстро исчезает из святилища.

Время как будто останавливается. Я его совсем не ощущаю. Я продолжаю висеть все там же, над своим телом, и при этом знаю о том, что делается вокруг меня. Вот и сейчас, в крошечной комнатке, совсем рядом со мной, скрытой от всех глаз, старик начинает читать древние тексты, полушепотом произнося слова, и я слышу то, что он произносит, периодически воздевая руки к небу…

– Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!» Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение – истина Его. Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень … —

Речь его льется, как вода, и мне понятно, что все это старику невпервой. Что он много—много раз уже говорил и читал эти слова, которые непостижимым образом врываются в мою душу. Возможно, когда-то давно и он был иудейским священником, каким является сейчас равви Иосиф. И я ощущаю, как за моею спиной отступает холодный мрак, притаившись невдалеке и выжидая.

– Блаженны непорочные в пути, ходящие в законе Господнем. Блаженны хранящие откровения Его, всем сердцем ищущие Его. Они не делают беззакония, ходят путями Его … – Продолжает тихо—тихо петь старик. И вместе с его голосом в мою душу входит такой покой и такое наслаждение, что мне просто не с чем это сравнить. А он продолжает