Елена Полещенкова - Однажды в коммуналке. Рассказы

– Да какой, дедуля, чай? – тараторила Маняшка. – Собирайся, поедем. Как куда? К бабушке на кладбище съездим. Ты когда в Зеленцах-то в последний раз был?

В Зеленцах дед Петя не был давно. Хотя ехать двадцать минут на автобусе. И автобус каждый час ходит. Только чего туда теперь ехать? За Маниной могилой Тома с Алексеем хорошо смотрят. Оградка всегда свежевыкрашенная, весной цветы цветут, осенью – листья убраны. А поговорить с Маней он и здесь может. Времени хватает. С соседями встретиться? Зауманиха, Шурка Потапов, Коля Ахтиенков да учительница Вера Андреевна… Стариков в деревне осталось – по пальцам пересчитать. Можно пройти по Заречью туда и назад – и никого не встретить. Так дед Петя уговаривал себя, когда, возвращаясь из магазина, проходил мимо автостанции. В Зеленцы хотелось всегда. Просыпаясь утром, он не сразу открывал глаза. Представлял, как откроет, а перед ним – стена с жёлтыми в золотистые завитушки обоями. На стене – вырезанная из журнала картинка – полуголые люди, прикрывшись тряпками, куда-то бегут. Кто и почему повесил эту картинку, дед Петя не знал. Когда он переселился к Мане, картинка уже висела… После переезда к сыну в райцентр в Зеленцах дед Петя был только однажды. С молодой лёгкостью прошагал по улице, помахал Шурке, который, как всегда, сидел у окна, подошёл к дому с чуть различимой табличкой «Заречье, 76», привычно перекинул руку через калитку, чтобы отодвинуть верхнюю щеколду, и вдруг услышал за спиной незнакомый голос: «А вы кто?» Дед Петя обернулся и в палисаднике дома напротив увидел молодую женщину в очень коротких шортах. В руках женщина держала новенькую блестящую тяпку. «Дачница», – подумал дед Петя, вспомнив, что соседский дом недавно купили.

– Я-то? – улыбнулся дед Петя. Он хотел пошутить, как-нибудь галантно представиться…

– Тёти Томы с дядей Лёшей нету, на выходные только приедут. Я за их домом пока присматриваю, – скороговоркой проговорила женщина и вернулась к прополке.

Дед Петя отошёл от калитки и присел на лавочку. Под рябиной. Ту самую лавочку, на которой он читал книжки. Оглянулся на дом – как будто хотел найти в нём какой-нибудь признак, который укажет на то, что это больше не его дом. Но такого признака не было. На окнах были всё те же деревянные перегородки. Таких уже мало у кого осталось. Соседи смотрели друг на друга и ставили стеклопакеты. Дома с новыми окнами казались деду Пети слепыми. За окнами дома номер семьдесят шесть были всё те же короткие матерчатые занавески на деревянных карнизах. Да и в доме, наверняка, всё осталось по-прежнему. Только это был уже не его дом. Хотя, если уж быть точным, дом этот никогда его и не был. Дед Петя, как говорили в деревне, пришёл к Мане в примы. «Почему тебя обзывают примаком?» – спрашивала Маняшка. Слово «примак» казалось ей обидным…

Дед Петя накинул куртку, надел валеши на резиновой подошве и вышел из квартиры вслед за Маняшей. На лестничной клетке встретили Аркадия – соседа снизу. Аркадий тоже был из тех, кого «дети к себе забрали». Только поопытнее деда Пети. С детьми он жил уже больше десяти лет.

– Гости у тебя, Пётр?

– Да вот внучка приехала! – неожиданно для самого себя дед Петя разулыбался, как не улыбался уже давно.

– Внучка? – удивился Аркадий. – Откуда у тебя, Пётр, внучка?

Маняша уже держала открытую дверь подъезда. Дед Петя вышел на улицу, махнул рукой – пусть Аркадий думает, что вопроса про внучку он не услышал.

Настоящей внучкой Маняша ему не была. Как Алексей не был ему сыном. Отец Алексея, Манин муж, пришёл в 44-м в отпуск, а в 45-м погиб под Кёнигсбергом. Так и не узнав, что в том же 45-м у него родился сын. Когда Петя переехал к Мане, Алексей уже жил в Минске, был женат на Тамаре и ждал появления Маняши. К матери Алексей с семьёй приезжал каждый выходной и все отпуска проводил в Зеленцах. Тома была сиротой. Маню она любила как родную мать. Да и как её было не любить-то… А вот у деда Пети отношения с Тамарой не сложились. Охочая до работы, скорая на руку (ягоду в лесу Манина невестка брала так проворно и чисто, что в Зеленцах про её ягодные рекорды легенды ходили), того же она ждала и от других. Дед Петя с его книжками и сидением под рябиной Тамару раздражал, злил даже. Да и ревновала она. Думала, что Маня отдала деду Пете её, Тамарину, часть любви…

И всё-таки это была его семья. У родного сына Сергея тогда уже своя семья была. И был в ней родной внук деда Пети – Влад. Они поздравляли друг друга с Новым годом и Пасхой. А семья деда Пети была здесь: Маня, Алексей, Тамара и Маняша. Маняша была главным членом этой семьи. Тома привезла Маняшку в Зеленцы, когда той исполнилось три года, – детский сад закрыли на ремонт. Через год сад открыли. Но Маняшка до школы в Зеленцах оставалась. А потом они с Маней считали дни до школьных каникул… Когда Маняша подросла, стала на танцы ходить, для деда Пети начались бессонные ночи. «Да спи ты уже, – говорила Маня, – придёт, никуда не денется». Но дед Петя спать не мог. Выходил к старому магазину на конце улицы и ждал, когда появятся голоса. Различал среди голосов Маняшин и тогда только возвращался домой и засыпал…

– Ты, дед, на мам-пап не обижайся, – Маняша опустила козырёк на лобовом стекле – апрельское солнце грело ещё слабо, но светило ярко. – Папа против был, даже голос на маму повысил, представляешь?

Представить, как Алексей повышает на Тамару голос, дед Петя не мог. Алексей, как и Маня, не умел злиться. А дед Петя ни на кого не обижался. Ну, может, на врачей. Что Маню не вылечили. Он до сих пор не верил в диагноз. Рак груди. Как же груди, когда у неё нога болела?

Маня умерла весной. Как дед Петя дожил до лета, он не знал, не помнил. Ни одного дня рассказать не смог бы. Наверное, не ел. Или не дожил бы, если бы не ел? Точно не брился, не читал, на улицу не выходил. Потом приехала Тамара. Что-то говорила, наверняка, ругалась, выносила куда-то подушки, одеяла, топила баню. Очнулся дед Петя, когда услышал: «Хотели Маняшу на лето отправить, так посмотри, на кого ты похож…»

Это было лучшее лето в жизни деда Пети. Ему даже стыдно было перед покойной Маней за то, что так радостно, так хорошо.

– Что-то ты, Пётр, помолодел, – щурилась на него учительница Вера Андреевна. Деду Пете объясняться с ней было недосуг. На скамейке он сейчас сидел только вечером. А днём надо было еды наготовить. Ну еды – не еды, а суп был каждый день. Суп варить дед Петя ещё в армии научился. И Маняшка его супы ела с удовольствием. Как-то дед Петя сварил суп уже здесь, у Сергея, но никто его не ел. Сын с невесткой сказали, что не голодны, а Влад что-то другое ест… Маняша тоже однажды решила его угостить. Варенье сварила, из рябины. Хотелось, как у бабушки. Такое рябиновое варенье, как у Мани, ни у кого в Зеленцах не получалось. У Маняшки получилось что-то зелёное и горькое. Но дед Петя ел. Намазывал на хлеб, запивал чаем из смородиновых веточек и нахваливал. «Да ну тебя, дед! – смеялась Маняша. – Его ж в рот взять невозможно!» А потом внучка влюбилась. В Костика, сына председателя сельсовета. А тот провожал с танцев Алесю, Зауманихину внучку. «Она же старая!» – плакала Маняша. А дед Петя гладил её по тёмным скользким волосам и улыбался. Когда тебе шестнадцать, девятнадцатилетние, конечно, старые… Вместе читали книжки. Маняша новых привезла. Спорили над «Унесёнными ветром». Маняша Скарлетт нахваливала. А дед Петя сразу понял, что нехорошая это женщина, не будет с ней никому жизни. Деду Пете нравилась Мелани. Он называл её Меланьей, а Маняша смеялась. С чего – непонятно…