Андрей Щупов - ГАСТРОЛЕР

От обилия перлов Мориса замутило.

– А на кой мне ляд все эти барьеры и будильники? Может, я не желаю ничего знать! Так и так – все там будем.

– Все, Морис. Разумеется, все, – Геннадий утопил клавишу в подлокотнике, опустил спинку кресла. – Ладно, оставим печальные темы… Расскажи лучше о себе.

– Чего рассказывать?

– Все, что сочтешь нужным.

– Ага… Значит, автобиографию?

– Давай назовем так.

Морис потер лоб и нахмурился. Сбиваясь на каждой фразе, приступил к скучноватому на его взгляд повествованию. Да и что там было рассказывать? Школа, как у всех, потом ПТУ, первые групповые пьянки в колхозах, работа станочником, короткое бригадирство. Увольнение. Еще одно увольнение. Строй-шараш-монтаж, заявление по собственному, халтуры, снова шараш-ералаш и снова халтуры…

Где-то на подступах к истории с квартирой он заметил, что «командир» спит. Морис обиделся. Какого же черта он молотит языком! Не сам же он это начал!.. Ковырнув в ухе, Морис подумал о том, что вот бы подойти к бортпроводнице и напомнить о тех чашечках с лимонадом. Он-то ведь не пил, а положено. И отомстил бы таким образом уснувшему слушателю. Бывший бомж усиленно завертел головой, отыскивая стюардессу с напитками. Но той уже и след простыл. Делать было нечего, с сухостью в горле пришлось примириться. Лучше бы, конечно, тоже заснуть, но сон отчего-то не шел.

Где-то позади полушепотом начали обсуждать возможность авиакатастрофы. Морис со вниманием прислушался. Беседующих волновал тот подозрительный факт, что пассажирам не выдают парашютов.

– ..Дюралевые заклепки, я знаю. Семь лет, и полная непригодность… Оттого-то крылья и болтаются.

Морис выглянул в иллюминатор. Левое крыло и впрямь слегка раскачивалось.

Дела!.. Он мысленно присвистнул. Холодок ящеркой пробежался по спине. Тем не менее он продолжал вслушиваться. Вопреки здравому смыслу жутковатое притягивало. Так дети запираются в чуланы, стращая друг дружку пугающими побасенками. В одном черном-черном доме, на черном-черном столе стоял черный-черный гроб…

– Самое сложное – посадка, – продолжали бубнить сзади. – Если не та скорость или не тот ветер, стойка с шасси сразу переломится. Там же всего сантиметров десять-пятнадцать в диаметре. А тут – десятки тонн!

– Я слышал, в такой момент нужно в калачик свернуться, как эмбрион. Тогда больше шансов уцелеть.

– И на колени что-нибудь мягкое класть. Свитер, к примеру. Специально не сдавать в багаж.

– А я и забыл!

Кто-то из знатоков тут же обрадовал известием, что забыли не только о свитерах, но и о продувке, а это при наборе высоты тоже одно из необходимейших условий.

– Очень просто! Как у аквалангистов. Зажимаешь ноздри пальцами и дуешь.

– Куда дуешь-то? Через рот, что ли?

– Сам ты через рот!..

Морис обхватил пальцами крылья носа, дунул что есть силы. Треснуло где-то в ушах и затылке. Перед глазами поплыли радужные круги. Он испуганно распахнул рот, часто задышал. Хороший совет, нечего сказать!

Братья башкиры, сидящие впереди, балагурили о более понятных материях.

– И вот эта дура мне, значит, говорит. Дай, говорит, плойку, Вадя. Плойка это у них такая хреновина для завивки волос. Ну я, наивный, и дал ей – рукояткою вперед, как все нормальные механики…

– Га-га-га!..

– Чего ржете! Кто же знал, что эта штука такая горячая?

– А паяльник ты бы ей тоже ручкой вперед протянул?

– Скажешь тоже. Я же не осел… И потом – зачем ей паяльник?

– Ну, мало ли. Плойку, к примеру, починить.

– Она починит, как же! Она ножик перочинный заточить не сумеет! Стул раз сломался, так, слышь, гвоздь там один-единственный вбить надо было. А эта дура взяла шуруп и давай его щипцами вкручивать. Дескать, я не могу, так приходится ей. Вот и навертела.

– Га-га-га!..

Морис снова уткнулся в иллюминатор. Самолет как раз заходил на крутой вираж, салон перекосило, и далеко внизу проблеснули множественные огни незнакомого города. На пару мгновений возникло ощущение невесомости, живот неприятно подтянуло. Морис поджался. Вот так оно и получается. Дюралевые заклепки, обломившиеся крылья… А город подумал, ученья идут, и так далее…

Стараясь выглядеть невозмутимым, он достал вязаную шапочку, еще раз примерил. Шерсть хоть куда и рисунок приличный, но если бы на пару размеров побольше! Всего-то на парочку! Аккуратно сложив головной убор, он спрятал его в карман. По приезду надо будет замочить в горячей воде и натянуть на кастрюлю. Посудину выбрать литров на шесть. А то и на восемь – для надежности.

С благостной мыслью о кастрюлях и перспективах усовершенствования полезного подарка Морис и уснул. Уснул неожиданно быстро, даже не успев осознать, что засыпает.

Во сне ему привиделся ревущий ипподром, зубчатые, похожие на кремлевские стены барьеры, через которые приходилось сигать, напрягая мышцы рук и ног. Морис был резвым скакуном и мчался, не жалея сил. Наездника, лупцующего бока плетью, он отчего-то никак не мог разглядеть, но имя жокея оглушительно скандировали трибуны:

– Ге-на! Ге-на!..

***

Исследование родины Геннадия было решено начать с посещения ресторана в аэропорту. Такой старт в особенности обрадовал Мориса. Преисполненный предприимчивой энергии, он отчеркнул грязным ногтем в меню не менее полудюжины блюд. «Командир» на это ничего ему не возразил, однако сам ограничился скромным салатом и стаканом сока.

«ВЫ ПРИБЫЛИ В ЗАРАЙСК» – уведомляла неоновая надпись за окнами. Геннадий помахал мерцающей фразе вилкой.

– Се мон виль наталь, – торжественно пояснил он. – Родина, брат! Мать и мачеха в едином лице…

Морис уважительно покачал лобастой головой, но от главного не отвлекся. Тарелку за тарелкой он подчищал все, что принесла темноглазая девица в кружевном передничке.

– Сколько с нас, инфузория-туфелька? – улыбчиво осведомился Геннадий, когда компаньон наконец-то управился со снедью. «Инфузория-туфелька» тут же извлекла на свет божий красивый блокнотик, чтобы удивить суммой, от которой настроение Мориса несколько упало. Но Геннадий лишь добродушно посмеялся.

– Родина дорогого стоит! – провозгласил он.

На улице, яркой и по кромки крыш залитой солнечным светом, «командир» немедленно распахнул руки и выкрикнул:

– Вот она! Страна Мэпл-Уайта! Сюда я рвался и здесь стал тем, кем не стану более нигде… Лямки подтяни, чайник! Не рюкзак, а жопа какая-то!