Юрий Зобнин - Сибирские рассказы

«Всё же не суждено было мне сегодня умереть» – сказала Анна.

С десяток мужчин и толпа женщин возвращались с сельского кладбища. Только что они похоронили двухмесячного ребёнка: маленькую, крошечную девочку, только получившую имя Света. Болела она с самого рождения и до своей кончины – все два месяца. Её мать Мария Ивановна работала в начальной школе учительницей. Молодая, красивая и сильная женщина родила очень трудно, а после родов здоровье её резко пошатнулось. Она заметно похудела, появилась слабость во всём теле, стала жаловаться на головокружение.

Мужики шли впереди, у некоторых были в руках лопаты. Они негромко разговаривали. Позади них под руки шли Мария, её мать Секлетинья Николаевна и две сестры – Анна и Ника. Шли они молча до самого дома. Только подходя к дому Мария сказала своей матери, что у неё очень кружится голова и ноги совсем не держат. Мужики, войдя в ограду, расселись: кто на завалинку, кто на лавку, а кто на ступеньки крыльца. Они молча курили и ждали, когда их позовут помянуть малютку. Женщины же почти все прошли в дом помогать в поминках. Секлетинья Николаевна с Анной и Ниной увели Марию в дальнюю комнату и уложили на кровать. По лицу Марии было видно, что она очень ослабела – лицо было бледное, а губы чуть вздрагивали. Анна, выйдя на крыльцо, послала своего сына, восьмилетнего Стёпку, за фельдшером Игнатом Кузьмичом Ковалёвым. Он был в их селе недавно, с полгода. В городе закончил курсы медиков и его направили в деревню. Надо сказать, что авторитета в деревне как медик он не заработал и люди в основном обращались к бабкам, которые лечили по старинке – травами, наговорами. Для самого́ же молодого Ковалёва за это время авторитетом стало пьянство. Вот и сегодня, придя на вызов в дом Ивана Григорьевича, он уже знал про поминки. Когда здоровался с мужиками, от него несло самогоном.

«Ну где больная?» – спросил он.

«Там, в доме» – ответил кто-то.

Ковалёв зашёл в дом, а один из мужиков сказал с усмешкой: «Этот вылечит со стаканом в руке».

Ковалёв, осмотрев больную, достал из своей медицинской сумки какой-то порошок, спросил полстакана воды и дал выпить микстуру больной.

«Вечером перед сном дайте ещё, организм ослаб, нервное перенапряжение. Дайте ей потом куриного бульона» – наказал он и вышел к мужикам на крыльцо. Вскоре позвали всех в дом на поминки.

После поминок мужики вышли на улицу, сели покурить, и вскоре один по одному разошлись по своим делам. Женщины, убрав со стола, перемыв посуду, тоже разошлись по домам. В доме остались только все свои. Анна с Ниной пошли в комнату к Марии, возле которой на стуле у кровати сидел её муж Григорий. Он после поминок дремал. Сёстры, подойдя к кровати Марии, удивились её перемене. Лицо уже не было бледным, а имело вид какой-то отрешённости, неживой строгости. Губы были плотно сжаты. Дыхания не было. Сёстры стали тормошить Марию, но она не подавала никаких признаков жизни. Григорий встал, наклонился к кровати и попытался приподнять Марию, чтобы посадить на кровать, но она была недвижима. Анна с Ниной закричали. В горнице, где были родные, все всполошились и ринулись в комнату. Григорий опустил голову Марии на подушку и заплакал. Её лицо всё так же было строгим, отрешённым, как будто она думала какую-то свою сокровенную думу. Секлетинья Николаевна упала на кровать, обняла дочь за голову и запричитала в голос. Вслед за ней женщины подняли такой крик, что было слышно далеко на улице. Побежали за фельдшером. Тот после поминок сидел в доме у Григорьевых, где он снимал комнату, со своим собутыльником, счетоводом Петром Клабуковым, и тихо о чём-то с ним спорил за бутылкой самогона. Ковалёв не сразу понял, что от него хотят, а когда понял, то взял свою сумку и пошёл к дому Ивана Григорьевича. Когда он вошёл в комнату, где лежала Мария, то там было битком народу. Он крикнул: «Выходите все; и откройте окно, надышали как в хлеву». Вышли все, кроме Григория, Секлетиньи Николаевны и Ивана Григорьевича. Фельдшер присел на стул и стал выслушивать Марию. Поднял ей веки, пощупал пульс. Он слегка покачивался на стуле, голова его поворачивалась медленно, заторможено. Был он не в себе, но на вид этого не скажешь. Держался он крепко. Через несколько минут он сказал: «Я, Иван Григорьевич, ничего сделать не могу. Сердце. Она мертва, к несчастью». Мужики молча заплакали, а Секлетинья Николаевна снова запричитала. Выйдя в горницу к людям, Ковалёв сказал: «Всё кончено, сердце», и пошёл к себе на квартиру, где его всё ещё ждал Клабуков. Через некоторое время вышел Григорий: «Можете заходить». Все, кто был в горнице, пошли в комнату, где лежала Мария. Григорий пошёл к куму плотнику Семёну Семивёрстову заказать гроб.

В те годы в одном селе жили почти все родные, поэтому и сообщать-то некому было о смерти Марии. Когда в горницу вышел Иван Григорьевич, то там стояли его брат Николай и двоюродный брат Степан.

«Летнее время, мужики, надо завтра всё сделать, жара» – прошептал он. «Бабы сегодня обмоют, соберут как надо, а уже завтра…» – и он опять молча затрясся, сел на скамью и уронил свою седую голову на стол, закрывшись руками.

«Да, правда сказано, что беда не приходит одна» – тихо сказал Николай.

«Утащила Света за собой свою мамку».

Помолчали. Степан, вставая, сказал: «Иван, я запрягу Гнедка, поеду в Берёзовку, сообщу там родным, пусть приедут.» Иван Григорьевич только махнул рукой. Уже к вечеру Марию обмыли, одели и положили на сдвинутые лавки. Когда обмывали, то одна из старушек удивилась: «Я, бабы, впервые обмываю такое тело. Она как живая, глядите» – и она взяла руку Марии, согнула её и опустила. Рука Марии плавно опустилась на грудь.

«Она всё равно как спит» – добавила она.

«Да врач же был, сказал, что мёртвая, с сердцем что-то, не видно разве?» – возразила другая.

Привезли гроб, и Марию, убрав, положили в него. Вскоре пришла баба Фёкла читать молитву. Зажгли свечи. Уже в сумерки приехали родные из соседнего села. Вновь поднялся плачь, слёзы, причитания. Утром мужики с лопатами пошли на кладбище копать могилу, теперь уже матери малютки Светы. Выкопав могилу рядом с могилой малютки, мужики сделали ещё подкоп сбоку, чтобы ставить гроб. Никола привёз доски для навеса над гробом. К полудню всё было готово.

Хоронить Марию собралась без малого вся деревня, школьники и родня из ближайших деревень. На кладбище произнёс речь школьный учитель Василий Петрович, старый, худощавый высокий человек, прошедший всю гражданскую войну. Выступили с речью и председатель сельсовета и молодая учительница. Родные попрощались с Марией, и гроб опустили в могилу, в подкоп, а сверху из досок соорудили навес. На могилу поставили временный деревянный крест, такой же, как на могиле Светы.