Юрий Зобнин - Сибирские рассказы

Постепенно люди стали расходиться с кладбища. Часть мужиков и женщин пошла помянуть Марию, а часть отправилась по своим делам. Пора была сенокосная и каждый погожий день был дорог. И снова в ограде у Ивана Григорьевича было людно. Поминали Марию.

К вечеру люди стали расходиться. Надо было идти встречать с пастбища скотину. Остались только самые близкие. Мужики сидели в ограде, часто курили, негромко разговаривали. Женщины прибирались в доме.

Село было расположено на взгорке, а внизу бежала небольшая, но быстрая речка. В стороне от села росла берёзовая роща, где находилось сельское кладбище. Сельское стадо встречали за селом у крайних домов. Собирались здесь заранее, чтобы обсудить все деревенские новости, да и просто поговорить. Стадо пас наёмный пастух – деревенский Гришка Петух. Вообще-то он был Петухов Григорий Иванович, но так уж повелось, Петух да Петух, на что Григорий не обижался. Был он инвалид. Хромал на правую ногу, и когда шёл, то казалось, что он прыгает. Может поэтому к нему привязалось это прозвище.

Гришка был ещё не старый. У него были две страсти – игра на самодельной свирели и собаки. Играл он на этой своей дудке здорово. Только он заиграет рано утром, когда ещё туман не прошёл, а коровы уже начинают ломиться в ворота, мычать. Гришка ещё очень любил своих собак. Они у него были какие-то особенные, умные. Он мог спокойно спать на пастбище, постелив на траву полушубок, пока его собаки зорко пасли коров. Только какая-то нацелится на посев пшеницы, тут же одна из собак её возвращает громким лаем на пастбище. Всё не могли понять, как они догадываются, что в полдень надо сгонять стадо к речке на водопой. А вот гоняли.

Стадо Гришка гонял мимо кладбища. Была у Григория одна самая любимая собака – Пальма. Умная собака. Она верховодила всеми тремя собаками, что были у Григория.

В тот вечер, когда похоронили Марию, Григорий прогонял стадо так же мимо кладбища. Некоторые коровы замедляли шаг, останавливались, чесали свои бока о деревянную, сломанную в некоторых местах ограду. Пальма с лаем кинулась, чтобы прогнать красную – с белым пятном на лбу – корову, но внезапно остановилась и дико завыла, повернув голову в сторону кладбища. Через мгновение она уже пролезла в ограду и кинулась к могиле Марии. Выла она страшно. Все остальные собаки, тоже воя, кинулись к могиле, у которой была Пальма. Все собаки, подняв головы и воя, рыли лапами могилу Марии.

Григорий, поняв неладное, стеганул коня и понёсся в деревню к дому Ивана Григорьевича. Людям, что на взгорке у крайней избы ждали коров, он крикнул: «Сами разбирайте коров!»

Когда подскакал к дому Ивана Григорьевича, то увидел в ограде сидящих мужиков, а с ними хозяина. Он, не слезая с лошади, крикнул: «Иван, там у Марии на могиле мои собаки роют и дуром воют, неладное что-то, давайте мужики быстрее!»

Возле дома стояла запряженная лошадь родных, которые собирались ехать домой. Мужики, ещё не совсем поняв в чём дело, схватили лопаты и побежали к запряжённой лошади. Одна из женщин, что стояла на крыльце, кинулась в дом, крича: «Что-то там на кладбище, беда какая-то!». Все женщины, что были в доме, выбежали на улицу и побежали в сторону кладбища.

Когда мужики подъехали к кладбищу, то увидели, что собаки вырыли могилу настолько, что пал крест. Похватав лопаты, стали быстро откапывать могилу. Быстро откопали до настила. Кое-как лопатами отдёрнули доски и вытащили из-под подкопа гроб. Долго не могли лопатами вскрыть прибитую гвоздями крышку гроба. Но вот наконец оторвали крышку и подняли её.

Сначала ужас сковал всех, а затем раздался душераздирающий крик. Это кричал отец Марии Иван Григорьевич, который стоял у края могилы.

Страшное зрелище предстало перед глазами людей. В гробу лежала Мария на боку, подтянув под живот ноги. Она была вся в крови. Лицо исцарапано, ногти на руках поломаны, колени все в крови. Белое покрывало, что закрывало её тело, было смято и лежало в ногах. Когда перевернули уже теперь мёртвое тело, то увидели в левом углу рта запекшуюся струйку крови. Все пальцы на руках были в крови, подушка, что ей подкладывали под голову в гробу, тоже была залита кровью.

Подбежали женщины и подняли невообразимый плач. Гроб с телом Марии вытащили наверх. Весь о случившемся мгновенно облетела всю деревню. Приехали председатель сельсовета и местный милиционер.

Участковый, осмотрев труп Марии, составил протокол и приказал везти её в поселковую больницу на станцию на судмедэкспертизу, туда же он отправил и арестованного фельдшера Ковалёва.

Сколько лет жизни отняла смерть Марии родителям знает только время, которое, как говорят, заживляет душевные раны. Но такое горе – похоронить заживо собственное дитя – залечить никаким временем невозможно.

Уже вечерело, когда Егор Степанович Кислов, председатель одном из таёжных колхозов, возвращался с дальней пасеки в горах. Тамошний пасечник Игнатьич давно жаловался на нехватку ульев, и Кислов ездил на пасеку, чтобы сказать, что ульи привезут к концу недели. Обрадованный Игнатьич налил туесок мёда, угостил председателя на славу. Была и несравненная медовуха. Егор был в хорошем настроении. Дела в колхозе пока шли неплохо. Почти в каждую поездку, будь то на ферму, на выпаса или пасеку, он всегда брал свою любимицу – собаку Мотьку, маленькую, чёрную как уголь, похожую на таксу. Это была верткая, умная собачонка. Иногда она выпрыгивала из ходка и бежала рядом с конём, а иногда и впереди коня, успевая при этом обнюхивать кустарники, лая на ей только известную живность. И на этот раз она бежала впереди лошади, оказавшись довольно далеко впереди. Все дороги она изучила уже давно. Егор слегка дремал в ходке.

Бурая, с черна, слегка горбатая, огромная медведица, оставив под широкой пихтой двух своих маленьких медвежат «пестунов», спустилась напиться вниз, где журчал горный ручей.

Медвежата катались под деревом, играли. То один нападал на другого, ударяя лапой, то другой валил своего собрата, как вдруг они услышали собачий лай, которого им никогда ранее слыхать не доводилось. Медвежата в испуге прижались друг к другу. Мотька – а это была она – подбежала к медвежатам и залилась таким звонким и злобным лаем, что Егор Степанович насторожился, привстал в ходке и стал смотреть через голову коня вперёд. Конь начал беспокоиться, тревожно фыркать и коситься в сторону журчащего внизу ручья.

Когда подъехал ходок к тому месту, где лютовала Мотька, Егор разглядел под пихтой двух маленьких медвежат, прижавшихся друг к другу и трясущихся от страха. Егор придержал коня. Конь проявлял беспокойство, которого Егор до этого за ним никогда не замечал. Не выпуская длинных вожжей из рук, он выпрыгнул с ходка и подошёл к медвежатам. Они прижались к стволу пихты и жалобно рычали. Егор Степанович присел на корточки и потянулся рукой, чтобы погладить медвежат, но Мотька, отбежав в сторону, залилась ещё более злобным лаем позади ходка, а конь тревожно заржал, стал бить копытами о землю, натянув, как струна, вожжи в руках у Егора так, что он невольно оглянулся и встал, как вкопанный: не мог ни двинуться с места, ни пошевелиться.