Ольга Шумкова - Домой

– Не нужно… – рассеянно ответила Варя, – я на минутку заглянула. Лидия Васильевна, метрика моя у вас?

– У меня. Отдать тебе?

– Отдайте.

Тетя Лида открыла ящик буфета, достала плотную бумагу:

– Возьми.

– Спасибо. Сейчас пойду обратно в ячейку… у нас собрание.

– О чем вы будете говорить? – поинтересовалась любопытная Нина.

– О разном… – рассеянно сказала Варя, – гнать из наших рядов случайных будем. Чистить.

– Случайные – это кто?

– Классово нам чуждые. Вот к нам в ячейку прибился парень – у его отца фабрика была. На прошлом собрании выкинули его. Из семьи эксплоататоров!

– А если сын эксплуататоров – так нельзя в ячейку?

– Почему нельзя? Мы ему сразу сказали – отрекись от родителей, от прошлого – и милости просим! Зачем тебе такое прошлое?

– Вот как! – удивилась Нина.

– Меня тоже спрашивали. Но я что – отец умер, а вы, Лидия Васильевна, мне не мать…

– Да и слава богу, что не мать, – отозвалась тетя Лида, – уберег бог от такой доченьки.

– Это вы что хотите сказать? – прищурилась Варя.

– Ступай, Варя. Ты все взяла?

– Все.

– Ну и с богом.

Варя злобно посмотрела на мачеху:

– Бога нет.

И вышла за дверь.

Тетя Лида покачала головой:

– Вот ведь бывает… повезло Ивану – не дожил до такого.

– Да не бывает такого! – воскликнула Нина, – она так пошутила?

– Все бывает, Нина. Ладно, ребята, собирайтесь. Скоро темнеть начнет. И скажи Арсению, чтобы больше вас не отпускал.

В молчании они дошли до моста и остановилась посмотреть на Смольный.

– Кто она такая, эта Варя? – спросил Володя.

– Дочка покойного мужа тети Лиды. Она с мужем недолго прожила, он умер, а дочка с тетей Лидой жить не захотела, к своей тетке ушла. Ну, у тети Лиды я есть.

– Дура какая-то…

– Нас послушать, Володя, все дураки, кроме нас с тобой, – улыбнулась Нина, – хотя она и на самом деле дура. Тетя Лида говорит, у них там не просто ячейка, а коммуна – во как!

Арсений Васильевич встречал их на углу с Загородным:

– Что долго-то? Я с ума схожу. Не отпущу больше!

– Да ладно, папа, – перебила его Нина, – мы тебе сейчас про Варьку расскажем!

Арсений Васильевич про Варьку выслушал без интереса.

Занятия в школе не прерывались и летом. Нина притащила бумагу:

«В комиссариате просвещения решено учеников на каникулы не отпускать и не заканчивать весною текущий учебный год, иначе говоря летние школьные занятия должны быть рассматриваемы как продолжение текущего учебного года, который закончится в августе. Вопрос о порядке увольнения в отпуск учащимся еще окончательно не выяснен»

– Что это за ерунда? – недоумевал Арсений Васильевич, читая принесенную Ниной бумажку, – что, каникул не будет? Нет уж, Ниночка, ни в коем случае: я тебе справку достану.

– Да ну, папа! – отбивалась Нина, – я лучше буду в школу ходить. У нас столько интересного там!

– Что интересного? – хмуро спрашивал отец, – мастерская портняжного и сапожного искусства?

Нина как-то сорвала объявление, где учащихся трудовых школ приглашали на курсы по портняжному и сапожному мастерству. Арсений Васильевич нашел бумажку на обеденном столе и удивился:

– Это что, ты хочешь пойти учиться? Когда мастерская была – не хотела, а сейчас пойдешь?

Не было больше ни магазина, ни мастерской. Сам Арсений Васильевич служил по разным магазинам или конторам – счетоводом, бухгалтером, управляющим. Всякий раз он старался найти место получше, с лучшими условиями, если что-то не нравилось, сразу уходил.

Лида работала в своей же мастерской – не захотела бросать:

– Эти дуры ведь с криками «все общее» машинки переломают. А так я присматриваю.

Работницы ее побаивались, и мастерская, ставшая государственной, работала.

Школа тоже работала – почти без перебоев. Иногда отключали свет или не было отопления, тогда учеников распускали по домам.

Зима девятнадцатого-двадцатого годов выдалась холодной. Смирновы закрыли спальни и жили в гостиной – Нина спала на одном диване, отец на другом. Новые условия даже нравились – прежде чем заснуть, они болтали до полуночи. Иногда приходила тетя Лида, она спала на третьем диване, и тогда разговоры не прекращались до утра.

На новый год в школе устроили какое-то подобие вечера, и даже с чаепитием. Володя идти не хотел:

– Ну, и что там делать?

Но Нина так упрашивала, что он в конце концов согласился.

Какая-то учительница играла на пианино, девочки постарше пытались танцевать с мальчиками. Нина убежала куда-то со знакомыми. Володя, стоя у стены, с тоской оглядывался.

Какие все худые, бледные, плохо одетые, в штопаной, а зачастую и рваной одежде! Приученный с малолетства следить за собой, Володя особенно обостренно воспринимал свои сношенные ботинки, обтрепавшиеся и ставшие короткими штаны, ставшую серой рубаху. Позавчера заведующий, увидев Володину обувь, выдал ему бумагу:

«Выдано для представления в отдел распределения предметов первой необходимости на получение ордера на обувь, в которой он очень нуждается».

Володя сходил в отдел распределения, получил ордер, но что делать с ним дальше – не знал. Кажется, существовали какие-то магазины, где, предъявив этот ордер, можно было купить ботинки, но где эти магазины? В отделе ему дали адрес – где-то у Московской заставы, но, во-первых, не было денег, во-вторых, Володя справедливо решил, что обувь там могут и не дать, а существующие ботинки после такого похода развалятся точно. Положение спас Арсений Васильевич, взял ордер и пообещал достать.

Они еще как-то выкручивались, Арсений Васильевич пользовался знакомствами – старыми и новыми, доставал и еду, и одежду, при этом старался помочь всем своим знакомым. Володя понимал, что принять помощь тут не стыдно, но эта зависимость, невозможность достать самые простые вещи, пользование которыми раньше было таким естественным, невероятно раздражала.

Володя с тоской вспоминал прежние вечера дома, когда родители говорили о книгах, театральных премьерах, обсуждали предстоящие или прошлые путешествия. Сейчас все разговоры крутились вокруг другого – где достать еду и дрова, пайки по разным категориям. Если отец и делился чем-то о работе, то в его голосе все время сквозило беспокойство – не получается достать доски, не получается достать гвозди, приходится идти к кому-то на поклон, что-то придумывать.

У Смирновых осталось какое-то подобие прежней жизни, но Володя никак не мог расслабиться – играя в лото или просто сидя с книжкой у них дома, он постоянно думал о том, что нет чернил, не на чем писать, у рубашки отваливается воротник. Как-то раз он попытался рассказать обо всем этом Нине, но она пропустила его слова мимо ушей: