Анастасия Головачева - Время собирать урожай

Знаете, как жалко мне тогда было бабушку, жену, потерявшую мужа, который был ее единственной отрадой на закате жизни? Знаете, как жалко мне было дядю Витю, умалишенного инвалида, эпилептика, который потерял отца? А себя, как жалко мне было себя…

Вика быстро узнала о бедламе, происходившем на нашей кухне, и пришла. Она окинула взглядом задымленную кухню, на которой было не протолкнуться, и остолбенела.

–Вик, Вик, – залепетал мой отец, – поддержать пришли. Садись и ты.

–Олег, – заговорила она наконец, – я понимаю, ты отца потерял, тебе плохо. Но что же ты творишь? Надо взять тебя в руки, ведь столько дел, – отчаянно твердила она. – Ты зачем их позвал? Никто из них не помог тебе сегодня.

–Вик, – вмешался Слава, – ну у нас денег нет! Что мы можем сделать?

–Да, – подтвердила Алена, – мы их высрем что ли?

Уже в том, что говорили эти двое, было все настоящее их отношение к моему глупому отцу, но он был слеп.

–Рот закрой, – сказала ей Вика, бледная от злости. – Олег, – обратилась она снова к этому несчастному, – я надеюсь, что пьете вы сейчас не на те деньги.

–Нет, Вик, ты что, – замахал руками папаша, – ребята сами принесли. Кто водку, кто пиво. Толстый вон себе пива взял, просто поддержать пришел.

–Так, – сказала Вика, – деньги, собранные на похороны, я забираю.

Отец беспрекословно отдал ей деньги, и Вика ушла, разочарованная и печальная. Она посмотрела на меня тогда с такой жалостью – тот взгляд, полный сочувствия, запомнился мне навсегда.

Боже, если ты есть, ответь мне, почему мой придурок-отец уверен в том, что Иволгин, принесший водку, помог ему больше, чем моя мама, устроившая похороны деда от и до? Ах, да, потому что мой отец придурок.

В день похорон собрались немногие, родственников у нас было мало, а на кладбище поехали только самые близкие и верные. Это были мои первые в жизни похороны. Но далеко не последние. Мне было так страшно и холодно тем февралем, маленькой тощей девочке в шапке набекрень и сморщенных синих колготках. Феврали на протяжении всей моей жизни умели нагнать тоску. У меня текли сопли и слезы. Пришло время прощаться. Мама подвела меня к дешевому гробу, в котором лежал тот уважаемый человек, много лет назад бывший многоуважаемым, а теперь он не получил даже достойных про'водов в последний путь. Вот как легко спуститься с небес на самое дно. Прощай, дедушка, я тебя никогда не забуду.

Когда мы с мамой отошли от гроба, стали прощаться все остальные. Седой подошел последним. Он упал на гроб и зарыдал во всю глотку. О чем-то жалел? О своем поведении, о том, что был грубым, что бил старика, что унижал, что обирал? Нет. Седой испугался, что остался без денег. Бабушкина пенсия была не так велика, поэтому я думаю, что моего ублюдка-отца страшило то, что ему придется урезать свой бюджет. Когда гроб деда заколачивали гвоздями, мне было страшно от этого леденящего душу звука. Когда гроб деда опускали в землю, я плакала, потому что понимала, что если его закопают, то больше я уже никогда его не увижу. Когда гроб закопали, я принялась рыдать что было мочи. Все это время со мной была мама. Как хорошо было чувствовать ее поддержку. Как я скучала по ней. Неужели смерть была единственным поводом нам с ней быть ближе? На столике у соседней могилки открыли бутылку водки. Помянуть. Те, кто не собирался ехать на поминки к нам домой, выпили по стакану водки с Седым там. Мы с мамой и папой сели в автобус. С нами ехал кто-то еще. Основная часть разбежалась по своим машинам. Автобус высадил нас у центрального рынка, потому что ему было заплачено недостаточно для того, чтобы нас привезли к дому. Некоторые разъехались по домам, кто-то поехал с нами. Дома готовили поминки Грачевская и мама Насти. Когда мы с родителями приехали, Вика с братом и Настя были уже там и накрывали на стол. Сначала посидели те, кто был на кладбище. Потом, когда папа сказал, что его «друзья» хотят прийти помянуть, многие решили освободить помещение. Остались только мама, Алеша, Вика, Настя и Грачевская.

Первым пришел Иволгин. Я открыла ему дверь по приказу отца. Этот маленький щуплый человек, страдавший падучей, зашел в коридор, снял ботинки, куртку и принес мне свои чертовы соболезнования.

–Чтоб ты сдох, – ответила я на эти соболезнования. Маленькая, а уже в таком возрасте я умела питать чувство ненависти гораздо ловчее, нежели чувство любви. Каковы уроки, таковы и знания. Жизнь меня любви почти не учила.

Иволгин все прекрасно понимал: он алкаш, собутыльник, поборник халявы, за то и получил от меня в лицо такой плевок. Он лишь виновато опустил голову и прошел в комнату, где стал приносить соболезнования моему отцу, которому они, ясное дело, были нужнее. Седой его неустанно благодарил.

Пришли Толстый и Тонкий, потом Слава со своей отвратительной женой, муж Грачевской, Рафаил… Постепенно подтянулись все, кто желал отведать халявной водки. Эти черти принялись жрать и пить, а я смотрела на них с отвращением. Толстый это заметил и метнул в меня такой жуткий взгляд, полный презрения, что мне аж страшно стало, я убежала в комнату к бабушке. Она сидела на кресле, рядом стояла еда, которую принесла ей мама, нетронутая. Дядя Витя был в своей комнате, я слышала, как он чавкает.

Поминки превратились в самую обыкновенную попойку: отцовские гости стали забывать о том, что в доме кто-то умер, все чаще слышался смех, говорили все громче. Мама решила уйти, потому что ей противно было на все это смотреть. А знаете, она изменилась: с тех пор, как она стала жить с Алешей, она превратилась в человека, стала намного меньше пить, у нее появились принципы, она стала хозяйственной, больше не выглядела вульгарно и вызывающе.

Мама попросила Вику проследить за всем, убраться и прочее-подобное. Вика согласилась и проводила брата с его возлюбленной. Однако обещания своего Виктория так и не выполнила. Я ее не виню. Когда пьянка полностью завладела поминальным столом, она просто не смогла там больше находиться. Вика взяла под руку свою подругу, они сделали попытку дать сыну покойного последние наставления и ушли. Наставления были услышаны, но не исполнены. Поминки окончательно превратились в праздник с музыкой и песнями. Пришли какие-то девки, которых я видела впервые. Отец включил караоке. Насколько абсурдный мир, в котором я живу. Вот так вот провожали моего деда, человека, которого отец, по его же словам, любил всем сердцем! Человека, прожившего жизнь достойную! И проводы эти длились четыре дня. Соседи по дому не вызывали милицию только лишь из сочувствия к нашей семье, погрязшей в такой потере, но стоило ли сочувствовать? Все прекрасно слышали, как рыдания отца сменялись писклявым пением в микрофон каких-то шалав. Балаган! Пару раз Вика пыталась зайти к нам, образумить отца, но взбешенная увиденным, разворачивалась и шла прочь. Больше вмешиваться не решался никто. Так прошло первое в моей жизни прощание. Когда бабушки у подъезда пытались неделей позже упрекнуть протрезвевшего отца, он открывал на них хайло и в бешенстве рассказывал о своей душевной боли и о том, что ему необходимо было ее излечить, ведь груз потери так тяжел. Когда Вика и Настя кидали в его сторону презрительные взгляды, он виновато опускал голову, но заговорить с ними так и не решался. Когда мама прочитала ему лекцию, он покрыл ее последними словами. Так он отвернул от себя тех, кто ему помог, зато остался при друзьях.