Денис Грушевский - Прогулка по садам Хорса

– Сказочный заход! – продолжала веселиться столетняя модница. – И год-то какой выбрал… Скажете случайность? Ни за что не поверю! Ух, радость-то какая! Сейчас баньку истопим, пирожков напечём…

– Постой! Где-то я тебя уже видел, – встал с пола писатель. – Надо же: развалюха развалюхой, а вырядилась, как девчонка перед дискотекой. Отвечай по существу: ты Баба Яга что ли?

– Что ты, Ванюша?! – прикидывалась шлангом бабка. – Баба Яга – то моя внучка. А я попросту Альма-матер всякой ведьме или колдунье.

– Какой я тебе Ванюша, старая? – недоверчиво покосился на бабку писатель.

– Спрашиваешь! Тот самый Иван-дурак, который всю эту химеру, донельзя испещрённую нелепыми вычурами, и породил. Такое только дураку под силу, – ни секунды не думая, ответила бабушка Бабы Яги.

– Скажешь тоже, – крайне обомлел писатель. – Меня и звать-величать по-другому.

– Важно не то, как звать, а то, что дурак! Запомни сам и детушкам своим расскажи: «дурак» всегда первично по отношению к имени, – продолжала чудачить старуха. – А уже к дураку любое имя приставляй, суть от этого не изменится. Тут или крест снимите, или трусы наденьте, другого не дано…

– Да пошла ты! – обиделся писатель. – Где у тебя выход?

– Не суетись! Сядь, посиди. В ногах правды нет, – перевела рельсы старуха. – Чайку попьём, о том, о сём потолкуем. Поначалу все так ерепенятся, а опосля чаепития любого возьми – никаким дымом из избы не выкурить…

– Чего ты ко мне привязалась? – недоумевал писатель. – Я что, какой-то особенный?

– А перстенёк-то у тебя как блестит… залюбуешься! – оставила бабушка вопросы без ответа, попросту не обратив на них внимания. – Чайку изопьём, в баньке попаримся, спать ляжешь: так выспишься как в самом детстве. А за перстенёк не беспокойся. Тут ему ничего не угрожает. Максимум, что с ним может случиться, так это уменьшение в размерах или подмена металла с золота на медь. Так разве это горе? Бывают случаи и страшнее. Забудь, одним словом, про свой зачётный перстенёк. Другое сейчас важнее. Самогонки или бражки плеснуть для поднятия тонуса? Вот чем голова должна быть забита.

– Ладно, давай тащи на стол обещанное, – схитрил писатель, решив повыведать основное во время застолья. Уж очень до боли знакомой казалась ему старуха. Вдруг припомнилось ему, как на заре своей писательской деятельности, изображал он подобную бабушку в коротеньком юмористическом рассказике. Рассказик этот так и остался неопубликованным, и практически стёртым из кладовых памяти. Сейчас пришла пора немножко его извлечь. Извлекался рассказ трудно, как если бы он был вездеходом, потонувшим в болоте, а тащили его на свет божий при помощи верёвки и старенького мотоцикла «Урал». В итоге извлёкся фрагментарно, ничего особенного писателю не открыв. Одно было ясно: старуха родом из того рассказа. Или получилось её предвидеть и описать, или же она галлюцинацией явилась теперь, спустя годы, чтобы потрепать расшатавшиеся писательские нервишки.

– Любо! Любо, дружочек! А я уж забеспокоилась, что попался мне пограничный в психологическом плане человек, – резвясь, принялась старуха делать праздничным стол. – В последнее время только такие и попадаются. Пена сплошная, а не люди пошли! Спасу нет!

– Наливай, старая! Хватит балаболить о пустом, – попробовал перехватить инициативу писатель. – Ну и язык у тебя… Им же можно траву косить. Заточен точно бритва.

– Заметно сразу: мало тебя в детстве пороли, – тащила инициативу по другую сторону стола в обратном направлении старуха. – Взять хотя бы тот самый случай, когда в третьем классе ты стянул у папани табакерку да на уроке грамматики с мальчишками нюхнули табачку. Чихали потом на весь класс, обчихали всех девчонок… табачок от чиха поднялся в воздух, отчего и сами девчонки зачихали пуще вашего. Какое, спрашивается, наказание тогда нашло зачинщика? Полчаса стояния в углу голыми пятками на сухом горохе и всё! Тоже мне, наказание! Разве так наказывают? Наказали так, словно соломинкой выпороли. Эх, раньше надо было учить! Теперь поздно…

– Ох и схлопочешь ты когда-нибудь за свой язык, – сетовал писатель, а сам для придачи сил запрокинул стакан пахучего деревенского самогона. – Фу, какая гадость… Не умеешь гнать – не берись…

– Хорошенькое мероприятие! – возмутилась бабуля. – Нет, вы только посмотрите на него! Как вам это?! Лилипут вздумал обучать Гулливера кораблестроительству.

– А вот пирожок действительно хорош, – поменял тактику писатель, закусив. – Со щавелем? А мясные пирожки есть?

– Другое дело! – тут же расположилась бабуля. – Не угадал – с травой лимонной. А мясные ещё как будут. И мясные будут, и кровяные… Позже…

Незаметно писателя затянуло в бесшабашное застолье. Веселились, выпивали, закусывали. Травили анекдоты, байки, весёлые шутейки. На каком-то этапе, писатель заметил, будто бы бабка с ним кокетничает. Так в итоге и оказалось. Оставив стыд и срам где-то далеко за семью ветрами, бабушка Бабы Яги то пощипывала писателя за ягодицы, то, приобнятая писателем по-дружески, чмокала того в щёчки, а то и вовсе плюхнулась своим костлявым задом на коленки. От хмеля подобные шалости перестали вызывать отвращение, да и сама саблезубая ведьма начала казаться лет так эдак на тридцать моложе. Бесстыдно хлопая своими накладными ресницами, старуха после третьего стакана так распоясалась, что полезла писателю под рубаху. Здесь вихрь алкалоидов, бурно кипящий в сознании, на миг уступил место рассудку. Бережно, чтобы не обидеть, писатель сперва изострил мужеством сердце да ратным духом исполнился, после чего те ручки от себя отстранил. Бабка не обратила на это никакого внимания. Напором своим старуха превосходила Ниагарский водопад.

– Нежнее, соколик! Ещё нежнее! Дастиш фантастиш! – орала бабуся, подсовывая себя в объятия. – Скоро банька стопится. Уж я тебя там попарю! Так попарю, что в ушах небесные рожки загудят, а позднее из них же дым повалит.

Писатель боролся с собственными мыслями как мог. Как будто на плечах у него сидели бесёнок и ангелочек, да каждый в данную секунду гнул свою линию. Пока что бесспорно побеждал бесёнок. По концентрации идиотизма на квадратный сантиметр, вся эта история начала затмевать собой случай, произошедший в 1914 году. Тогда британский солдат Генри Танди, который среди рядовых был отмечен самым большим количеством медалей во время Первой Мировой войны, прошёл мимо безоружного и раненого Адольфа Гитлера, валявшегося в канаве, но почему-то решил его не добивать. Вероятнее всего те злые ветры, которые отвеяли душу писателя от его же тела, в данный момент переключились на разум, желая унести и его куда-нибудь подальше за горизонт. Бабушка Бабы Яги сдурела в край и, уже совсем не стесняясь, обнажала свои обезвоженные, подобно лесной сушине, коленки. С другой стороны в какой-то момент к ней подключилась облезлая кошка, которая до того мирно дрыхла на печи. Явно не желая пропускать подобное мероприятие, кошка эта занялась жалобным мяуканьем, то есть самым натуральным наглым попрошайничеством вкуснятинки со стола. Писателя начало мутить. На правое плечо с потолка по паутинке незаметно опустился здоровенный паук. Увидав такого соседа, писатель резко подскочил на месте.