Светлана (Лана) Макаренко-Астрикова - Пастораль Птицелова. Киммерийская повесть

– Ну, сразу – обвалилось! – Мальчик опять снисходительно пожал плечами. – Если всего бояться, то ничего интересного в жизни не будет. А как тогда жить?

– А что же ты там видел, в пещере? – Марина, с нескрываемым восхищением смотрела на Сеню, разные глаза которого горели, светились, кипели янтарем, вечерним виноградом, черным золотом……

– Там карстовые наросты, как фигуры… Одна даже была похожа вот на этот рисунок. Арсений быстро перелистнул несколько страниц и остановился. На них с Мариной смотрел остролицый монах в клобуке, с умными, печальными глазами. «Инок Илия» – старательно, хрипловатым полушепотом прочитал он чуть кривоватую надпись, выведенную все той же, довоенною, тушью…

– Здорово! – тихонько выдохнула она. – Сколько лет прошло, а смотрит на нас с тобою, как живой, ла?

– Да. – задумчиво кивнул Сеня. -Этот монастырь был разрушен… В войну, наверное,… Вот, только рисунки и остались… Дедушка Миша рисовал клево… А тут он и пишет еще, смотри – ка: «Монастырь был небольшой, с белыми стенами из известняка, смешанного с ракушечником, и возник он, кажется, около моря, на месте крепостного вала или ворот… в монастыре был тайный подземный ход, который вел к морю.. При генуэзцах так спасались жители поселения Капсихор, от воинственных крымчан. Кто избежал пожара, тот прятался потом в пещерах и по морю кораблями и лодками добирался до Турции». – Интересно, правда? – Сеня поднял глаза на Марину. – Сплошные тайны.

– Да… Вот еще бы их разгадать! – Она согласно вздохнула, приподняв плечи. Пойдем, чаю выпьем, что ли? Зябко что – то…

***

Но они так и не допили чай… Иван со смехом, нетерпеливо повлек ее к морю, точнее, на галечный пляж. И там она, вынув из кармана юбки квадрат телефона, размахнувшись широко, швырнула его в волны…

– Ух ты, а чего это? И не жалко? – присвистнул Арсений, удивившись неподдельно. И коснулся Марининого локтя, осторожно, бережно, совсем не по – детски…..

– Нет – Она пожала плечом, перекалывая шпильки в волосах. – Я же новую жизнь начинаю. И ничего старого не хочу.

– Правильно. Давно бы так, – пробасил Иван за ее плечом, с хрустом усаживаясь прямо на гальку… Вдоль ленты берега переливались огни: рестораны, мини – отели, кинотеатры.. Только здесь, за скалами, было тихо, лишь властно шипела волна, падали на море сумерки, почти клубились, будто варился черничный кисель… Издалека, словно из другой жизни, доносились до них обрывки мелодий, какие то аккорды, смех, голоса.. Марина упорно пыталась не вслушиваться, но уловив в воздухе, словно поймав вдохом, выправила искаженную мелодию, совершенно свободно, два высоких звука строковского «Последнего танго». Отец и сын на миг замерли, сидя на гальке, потом оба, в унисон, восхищенно присвистнули:

– Вот это да… Ну и слух…

– Я же – певица! – спокойно и свободно уронила Марина, присев на корточки и пересыпая в ладонях гальку.

Сеня кивнул, потом склонив голову к плечу, с легкой улыбкой, прикрыв глаза, лениво протянул:

– Знаем, знаем… А вот, танцевать тебе – слабо? Петь и танцевать сразу? Ты умеешь?

– Попробую – Она вскочила, тряхнула головой, заколка слетела с волос, но Марина тотчас вернула ее на место, вскинув руки вверх, будто держала бубен, вихрем закружилась на месте, напевая только вполсилы, не во всю октаву, без форшлага, песенку Эсмеральду, маня сначала пальцем, потом обеими руками воображаемую козочку…. Или – солнечный луч? Или – волну?

Ее неискушённые зрители этого не знали. Они просто ошеломленно замерли, сминая в ладонях гальку, боясь пропустить хоть одно ее движение, хоть одну ноту, вылетавшую из ее горла, совершенно без напряжения, свободно… Она впервые пела так. Словно в ее горле, в грудной клетке плескалась, ширилась волна.. Волна, перерастающая в море, бескрайнее, не имеющее берегов, очертаний, концов, начал…

– Я никогда ночью не боялся.. Просто спал. Это же наш дом был.. Мама с отцом часто ссорились.. Она уходила тогда к тете Вике ночевать, подружке, и я часто один был… Папу ведь могли среди ночи вызвать, и они уезжали на полигон на неделю, а то и больше.. Потом папа возвращался, они мирились.. Знаешь, жизнь, как камушки перебирали, горячие… А камушки остывали.. …Постепенно. Они и не замечали этого – Сеня вздохнул, глядя в потолок. Локти, торчащие из —за головы, дрогнули, ямки на них обозначились резко…

– А ты замечал, да? – Марина, ласково усмехнувшись, потянулась к его вихрам, погладить. Он резко отвернулся к стене: Потом, сел на тахте, натянул одеяло на коленки.

– Замечал. Не веришь, не надо.

– Сеня, я верю, верю. – Она растерянно отдернула руку. – Прости.

– Это – мои родители, понятно? … Я чувствовал. – Мальчик шмыгнул носом и его каре – зеленый глаз, казалось, засветился в темноте, напряженно, нервно. – Бабушка маму любила. У нее подруга была певица, в хоре ветеранов пела, и на скрипке играла тоже. Потом уехала в этот как его, Израиль, и там умерла. Одна… Ее муж бросил, хотя и старик был… И ее похоронили возле моря… У нас пластинка есть, где Вероника поет для бабушки.

– Вероника? – Марина удивилась непритворно – непривычной фамильярности Сени.

– Она не разрешала называть ее по имени отчеству. Говорила: «Со скуки сдохнешь, Вероника Львовна, фу! Как в зоопарке!». И так смешно нос морщила.. А потом – чихала. На весь дом, представляешь? Даже я так громко не умею… Еще она умела засушивать цветы и делать мармелад. Бабушка говорила, что мама на Веронику похожа очень. Такая же необычная… Ба скучала очень по Веронике. Скучает. – поправился Сеня и тихонько кашлянул. – И все мечтает поехать к ней, на могилу у моря… А я бы не хотел ни на какую могилу! Лучше Веронику живую помнить… Ведь правда же? – Сеня резко подтянул колени к подбородку, и Марине показалось, что глаза его влажно заблестели… И вдруг он начал насвистывать. Неточно, слегка перевирая старинную, забавную песенку савояра, чуть печальную, нежную, временами ей даже думалось, что – прозрачную, если только это слово могло подойти к мелодии, и в давности своей сохранившей трогательную свежесть…

Неожиданно для самой себя, тихо, нежно, почти что – шепотом запела Марина, совсем не напрягая горла, звуки журчали, словно пенящаяся в горном ручье, вода – легко, мягко.. Сеня не прекращая насвистывать, не отрывал от нее глаз, потом тронул легко, кончиками пальцев за руку: