Александр Гусев - Страх или около того

Я чуть постарше. Все та же дача. «Лерочка, давай посадим тыкву вон на ту грядку?» – желая меня занять чем-нибудь интересным, бабушка даёт мне маленькую детскую лопаточку, чтобы я сделала ямки для тыквенных семечек. Преисполненная энтузиазма, старательно принимаюсь за работу. Детскими неуклюжими движениями разгребаю почву… вот оно. В естественной среде обитания, извиваясь, мерзко шевеля кольцами, оно бурит себе дорогу. Я визжу.

На протяжении многих лет я старательно избегала контакта с почвой, либо, все же перебарывая себя, во время посадок постоянно всматривалась в земляные недра в поисках врага, чтобы незамедлительно отскочить. К сожалению, свести к минимуму контакт с источником фобии не удавалось, так как даже в городе, а особенно после дождя, эта мерзость выползала асфальт.

Я в зоологическом музее. Хожу, с интересом разглядываю экспонаты, завороженно дергая маму, расспрашивая об особенно заинтересовавших вещах. Зачем я зашла в секцию паразитов, где первое, во что упёрся мой взгляд-заспиртованный бычий цепень? Солитеры, гельминты, аскориды… Ах да, чтобы даже мысли не было не помыть лишний раз руки. И не есть полусырое мясо.

Должна отдать себе должное. Лет в 10 я решила, что страху таки надо дать бой и напросилась с дедушкой на рыбалку. С трудом сдерживая рвотные позывы, я наблюдала, как дедушка с друзьями насаживают извивающиеся безглазые куски мяса на крючок, а когда мне предложили проделать это самой, резко поняла, что попала. Как только мои пальцы дотронулись до червя, ощутив его теплое, мерзкое шевелящееся тело, внутри взорвалась такая гамма чувств, начиная от цепенеющего страха и заканчивая яростью, которой могли бы позавидовать берсерки. Что я говорила тогда-не помню, но источник беспокойства был ликвидирован тотчас же.

Стоит ли говорить, что лабораторную в школе, где нужно было изучать этих созданий под микроскопом, я благополучно проболела? Рассматривать каждый миллиметр кольчатого тела без каких-либо видимых отверстий было выше моих сил. Как-то в детской голове возникла мысль: как можно взглянуть страху в глаза, если глаз нет? А если бы были? В красках, до мельчайших деталей представив червя с глазами на острой конусной морде, покрытыми тонкой пленкой кожи (должны же они быть как-то защищены от попадания в них земли), я резко прокляла свою богатую фантазию.

И вишенка на торте. Когда я работала в Курчатовском институте, там был лес, который нужно было проходить каждый раз, идя от моего здания в главное. А этот маршрут, по долгу службы, нужно было проходить достаточно часто. Все бы хорошо… Как бы не дождливая погода, которая превращала уголок безмятежности в филиал моего личного ада. Пешеходная дорожка сплошь усеивалась копошащимися, жирными, где-то наполовину раздавленными, а где-то весьма целыми и отвратительно длинными беспозвоночными, от чего коченели конечности, все тело натягивалось будто струна, а ладони холодели даже в 30 градусную жару.

После смерти хочу, чтобы меня кремировали. Своё тело я им не отдам.

Медленные, неуверенные шлепки ног по паркету. Стук падающих капель. Черная, сгорбленная фигура в углу комнаты – сливающаяся с темнотой, но ужасно реальная. Грязное белое платье, свисающие плетьми руки и скрывающие лицо волосы. С нее течет вода.

Я тормошу спящего мужа, он встает и включает свет. Она исчезает, чтобы, стоит ему уснуть, опять высунуть свою мерзкую голову.

Мертвая девочка из фильма «Звонок». Она со мной лет с тринадцати. Я смотрела только начало фильма (весь просто не смогла), но отчего-то приглянулась ей.

Я выкинула телевизор и занавесила тканью монитор компьютера – оказалось, техника ей необязательна. Она вылезает прямо из стен, извиваясь, словно червяк, и упираясь в них изломанными под неестественным углом руками. Медленно заходит в спальню, раскачиваясь из стороны в сторону и подглядывает в окно. Прячется за шторкой в ванной, когда я ночью иду в туалет и хватает за ноги из-под кровати.

Я несколько раз переезжала, чтобы убежать, спрятаться от нее за тысячи километров. Месяц-два облегчения, и она снова шлепает по паркету, оставляя за собой лужи воды. Единственное место, где я могу спать спокойно – в поездках за границу. Там она просто не успевает меня найти.

Я крестила квартиру, вызывала магов, ясновидящих, экзорцистов. Все бесполезно. И постепенно я привыкла. Поняла – она мой крест. Моя судьба.

В моей жизни все текло и перестраивалось. Города сменяли друг друга, друзья появлялись и исчезали, любовники приходили и уходили. Только она оставалась неизменной.

Маленькая мертвая девочка. Испуганная и очень одинокая.

И однажды, когда она снова покажется в моей спальне, я не буду прятаться и убегать. Я подойду прямо к ней и возьму ее за руку. Уберу в сторону ледяные мокрые волосы и посмотрю ей в лицо.

Я посмотрю своему страху в глаза и пожалею его. Приму, как часть себя.

И после этого она исчезнет навсегда.

Ты ворвался в мою жизнь южным ветром, обжигающим нервы. Закружил в ритме танго и сорвал мои маски, развеяв их пепел над морем. Обнажил мои страхи. Оголил мои дикие фантазии. Воплотил в реальность странные мечты.

Мы отжигали вместе, на грани фола, щекоча нервы друг другу, ступая по лезвию опасных ощущений. Ты – хищник. Я – жертва. Ты поймал меня, потому что я хотела быть пойманной.

Ты думал, я умерла, когда прятал меня в могиле, вырытой у старого дуба в самом сердце заброшенного парка, вдалеке от нахоженных троп.

Ты даже не мог представить, что твоя жертва – замученная тобой, преданная, униженная, убитая – выживет. Вырвется из могилы. Вернётся.

Сегодня я пришла за тобой.

Скрипнула дверь. На веранде зажглась тусклая лампочка под стеклянным абажуром. Ты вышел из дома неторопливо и почти бесшумно. Но я научилась слышать тебя, свободный зверь – раб привычек. За последний год вечерний ритуал так и не изменился: сигара и бокал выдержанного коньяка «Арарат Наири» неизменно в десять вечера в старом скрипучем кресле, оставшемся от прежних хозяев. Спичка чиркнула по коробку, запахло крепким доминиканским табаком. Вспыхнувший огонек на секунду вырвал твой контур из объятий ночи.

Летняя южная ночь, такая сладкая, такая пряная, щекотала ноздри ароматом цветов и трав. Такой же бархатной ночью я умерла, почти сбежав от тебя. Но я выжила и вернулась. А ты снова вышел на охоту. В горле заклокотало прошлое, и я сжала руками шею, чтобы звериный крик не вырвался наружу.

Я сильнее вжалась в шершавую кору дерева, прячась поглубже в тень.