Александр Рейтер - Чуть ниже поверхности

(10.07.14)

Лес. Я чувствую невнятный зов, кажется будто слышу чей-то шепот. Ступаю. Пестрота до рези в глазах, зрение сливается в точку, расходятся кругами, как от брошенного камня волны мягкой размытости, просто гладят, отодвигая тебя от происходящего за безопасный кокон полуслепоты, съеживаешься, моргаешь быстро и беспощадно продираешься сквозь кисель несуществования, видимость формируется постепенно, оттачиваясь отдельными гранями, как непослушный камень, становится фигура, вырастает из безразличности и тумана, каждая точка – теперь иголка, многоцветная неописуемость, ковер враждующих одинаковых разных, полутона оттекстурированные под формы и наивно внушающие свою реальность и ничтожную протяженность:

"Тронь меня – я существую! – провались в колючий овраг, скатись в существование, раня щеки чем-то острым: от мельчайших неопределенных частиц до мелких веточек, палочек, потерявших принадлежность к какому-либо виду, сорту, стороне, как потерявший свои погоны… листва, жухлая, но еще сочная, перемешанная в вечном дерне зелень травы, спрятанная под слоями остатков лесной армии, давно захватившей и победившей все прочие армии: пехотинцы и летчики, от самой почвы до ростков, стволов и крон… Провались и покорись!"

Я послушно ступил дальше. Ветер снова смел черты определенности, всё вновь смешалось в единый вал, можно было смело лечь и катиться вниз, прижав руки к телу по швам, как солдат не готовый выполнять уже никаких других команд, кроме одной – смирно и не дышать… Карусель земли!

Плавный переход от кружащегося леса к волокнам пестрой военной формы – умелый камуфляж – слияние всего со всем, уравнение частиц, приятие всецелой взаимосвязанности, Посвящение в Вещи, остатки форм, не являющиеся уже чем-то отдельным, успокоенно и тихо существуя и имитируя взгляд, никакого выражения мутных глаз, кроме мертвой отрешенности, никакого воспоминания, кроме первоэлементов, никакой принадлежности, кроме леса, никаких знаков отличия и погон, кроме тотальной пестроты и камуфляжа, никаких иных наград, кроме покоя…

Я скатился изранив щеки и уткнулся лицом в Вещь, в кривое, мертвое зеркало: это был ты, я, он, был еще кто-то, были все, слитые воедино обезличенно и гармонично, так удачно камуфлируя все индивидуальное.

Пусть снова дунет ветер! – пусть мигом унесет меня отсюда вместе с очертаниями, контурами, скорее прочь куда угодно, в полуслепоту, в бег, в продолжение, в звучащие звуки, в мир живых и двигающихся фигур, не бегущих убивать друг друга, не выполняющих никаких приказов, не берущих в руки оружия, не падающих в овраг с пулей в груди…

(4.03.2017)

Необитаемый остров. Территория, покинутая людьми навсегда из-за случившейся экологической катастрофы, техногенного катаклизма или просто горького экономического обнищания и опустошения; или это земля, нехоженная человеком ни разу с момента союза космических частиц, чудесным образом встретившихся в бесконечном круговороте вселенной: совпали нужные полюса и химические валенции, родилась почва и пришла вода – так зародилась жизнь, провозглашен первый вид, утвержден годовой круговорот.

Трамваи послушно ехали вокруг, огибая лекалом и вырезая бескомпромиссным двойным ножом то, что предписано эскизом рельс. Машины, повинуясь своей обусловленности, четко выполняли свой единственный завет – "Не остановись!", бежали по серой полосе всегда и только вокруг зеленого островка, всегда мимо всего того, что можно увидеть и попытаться понять.

Люди-пешеходы не могли и помыслить попасть туда: как сложно идти без дорог, всегда нужен герой-первопроходец, отчаянный мечтатель и авантюрист, еще сложнее идти без надежды на достижение цели или, хотя бы, на возвращение обратно тем же, кем ты был; и невозможно двигаться, когда вовсе нет смысла идти.

Они обнаружили труп между кустами, снаружи острова его не было заметно. Он пролежал там дня 3, может больше… Вызвали скорую, так положено, носилки, плотная серая тряпка, напускная серьезность маскирующая скуку. Тело всегда повинуется естеству, особенно когда не может больше жить, и превращается в нелепое воспоминание, в напоминание самонадеянному и самовлюбленному уму его смысла и места, и превращается в необитаемый остров.

Существа в оранжевых и желто-зеленых фосфорицирующих робах, приказы не обсуждаются, в предверии праздника очередного пиршества обманутой общественной памяти благодарных потомков, комитет благоустройства и министерство пропаганды, резолюция сверху, превратить "необитаемый зеленый островок" в торжество победы над хаосом, в оазис и знак превосходства, установить флаги и транспоранты по кругу, а в центре фанерный макет чего-то времен войны! … Оркестр из помятых медных труб, в которые дуют старческие сморщенные губы вдруг стих, но в воздухе еще оставалось ощущение фальши.

…Сухой лист, бумажный самолетик, сложенный из последней странички истории болезни, смятое письмо счастья, тлеющий окурок падают на дно. Двор-колодец, всего метра полтора на полтора шириной, не двор даже, а дырка от древней стрелы, пущенной с неба, ни выхода, ни входа, лишь несколько унылых грязных окон, в которые не проходит свет, а лишь видно унылое грязное окно напротив, а в нем еще одно, и еще такое же, и вот этот безнадежный коридор вникуда – идеальный накопитель вековой пыли – заканчивается лишь блеклым пятном сверху, за которым уже ничего не разглядеть, ни смысла, ни надежды, ни времени. Он часто высовывался из своего окошка, тайком курил между приходами медсестры с уколами и глядел вверх, пока не затекала шея, потом вновь ложился в сырую могилу казенной постели. Так больше не может продолжаться!…

Это же пятно было теперь где-то впереди, но уже большое и размыто-неясное, изрезанное ветвями со всех сторон, он хотел просто посмотреть в него, сколько захочется, может надеялся ухватиться за промелькнувшую между плотных облаков звезду или заглянуть за него, как за больничную ширму – надо всего-то чуть-чуть приподняться…

Просто лежать на спине под небом, курить и смотреть не засыпая никогда, повиноваться первобытной демонизации ночи, заклинать безымянные тени, очертя себя непроходимым кругом дороги в железной оправе трамвайных рельс, слушать гул машин и ничего не ждать, не обращать внимания на боль, не принадлежать больше телу как собственность, просто отрезать свой маленький остров кольцом, поселиться там, но все равно оставить его необитаемым.

Я настолько хорошо знаю эту комнату, каждую вещь в ней, каждую деталь в каждой вещи, все до мелочей, моя жизнь теперь замкнута в этих стенах, даже закрыв глаза я вижу расставленные на полках бессмысленные книги, вазочки, рюмки, висящие на стенах картинки, вытертый скрипучий паркет, а на нем вытертый ковер, облупившаяся многослойная краска на оконной раме, бывшая когда-то белой, фотографии из прошлой жизни в рамочках. Нужно поменять эту люстру.