Александр Рейтер - Чуть ниже поверхности

Бормочите дальше заклинания из одних неизвестных, только тогда, будьте любезны, не говорите про жизнь, скажите лучше: "Такова смерть!" – и это уже будет первый смелый шаг на пути освобождения от страха!

-

Отражения, всюду лишь отражения, все – отражения, преломленные по нескольку раз; мы живем все время в отражениях, весь наш мир, человеческое пространство – наслоение отражений.

Мы не в состоянии пробиться к подлинному миру, основе того, что мы называем, используем, познаем и, даже, самонадеянно думаем, что знаем. Гипотетический бесконечный потенциал, магический полуфабрикат, пустая форма, нехоженный лес, которого и не существует дальше нашей способности воспринимать его, растягивающийся вперед вместе с нами и тут же сворачивающийся за нашей спиной. Вот наш удел. Всю историю человеческой науки, философии, религии, искусства человек изучает самого себя, свои способности, психологию и сознание, свою логику и строит разнообразные знаковые системы.

Мы отражаем эту загадку как можем: в словах, изображениях, науках и технологиях, весь огромный многовековой мир знаний, лишь символ, указатель. Мы прикасаемся к Подлиннику только в редких прозрениях.

Что же удерживает нас от распада на частные разрозненные фрагменты или комплексы ощущений, восприятий нас другими, поблескивающими осколками отражений, на замкнутые в себе системы значений? Кто-то вслед за Беркли скажет: "некое сверхвосприятие, сохраняющее тождество даже при отсутствии воспринимающего человеческого субъекта, то есть некое божественное восприятие нас".

Я скажу: – да, ничего! осколки – осколки и есть, а метафизические спекуляции вышли из моды лет триста как.

Кто-то запах, кто-то взгляд, или прикосновение мягкой формы, легкое ощущение жжения, а может звук. Что есть мир – лишь оборот речи или загадочное плавание среди немых глыб, все остальное – обильные плоды скучающей фантазии.

Смена угла зрения или дождь, иноязычная среда или амнезия, и все! – прежнего мира и людей его населяющих нет, как нет и схем социального поведения, гендерных стереотипов, религий, глобальных политических систем, мировоззрений! Все импринты прошлого исчезли. Зеркало разбилось на множество кусочков или искривилось до неузнаваемости в нем отражаемого.

Ты, лишь беспомощный ребенок перед лицом чуждого непознаваемого ничто, который лепечет в восторге и ужасе и выдумывает свой новый язык, а оно лишь корчит рожицы и усмехается из зеркала.

1. Я никогда не включаю свет

2. Сон структуралиста

3. Ночь

4. Маятник

5. Пропорции

Я никогда не включаю свет, мне он не нужен, я живу не в век электричества, не в мире необходимости искусственно освещать себе путь.

Я давно знал, что будет в этот день. Я просыпаюсь, хотя, я и не сплю никогда, встаю, а вернее, разгибаюсь, ведь мой дом имеет форму ракушки, застывшего спиралевидного водоворота с неведомой черной дырой посередине.

Но когда я начинаю присматриваться к своему дому обнаруживаются две, а иногда и несчетное количество необыкновенных вещей: что он – это лист дерева, который ранней осенью становится полупрозрачным, в нем становятся видны все прожилки, все его причудливые вены, и все что натянуто между ними тает, словно парус на ветхом судне потрепанном не одним штормом, на нем появляются дырки, сквозь них ветер дует, и мелодичный свист рождает морские песни, свет начинает проникать всюду, преграды на его пути все более ничтожны – стены ракушки изъели соленые воды и морские животные, остался нерушимый скелет, кость времени, вечный указатель пути всего живого к мертвому и обратно, белый изгиб, сон того, кто действительно спит – не то, что я!

Я уже встал и осторожно ступаю на перепонки, перепрыгиваю с одной на другую, я могу двигаться по ступенькам, могу бегать по кругу с закрытыми глазами – я привык к своему дому, я иду и умываюсь водой, которая неизвестно откуда здесь взялась, я никогда не включаю свет, мне он не нужен, я рожден в век естественной ночи и вечного дня, пространство легко впускает иной свет во все свои изгибы, оно сужается и закручивается – в моем микрокосме могу жить только я – умытый и готовый к пути.

Куда можешь идти ты, разве только переползти в дальний, неизведанный еще тупик своей ракушки? – спросят меня возможные неизвестные.

Я смеюсь, мне легко смеяться над этим нелепым вопросом, ведь я прекрасно знаю как далеко может отправиться стрекоза, в части крыла которой я однажды оказался и живу последнюю вечность. И я знаю о ней все, что мне нужно знать, знаю главное – а это уже случалось не раз – когда перепонки начинают издавать особый звук и вибрировать, так что щекотно и хочется петь, все наполняется ожиданием и предчувствием долгого пути через воду, большую воду.

Я знаю что сейчас произойдет, я готов, и она знает, что я готов, я, уходя, не покидаю свой дом, а он – меня, мы неразрывно связаны, а теперь пришло время вымести весь сор и промыть скелет, перед тем как он разрушит еще одну видимость и оживет, чтобы снова стать перламутровым и переливающимся всеми цветами радуги. В моем мире не может быть никакой смерти.

Я смеюсь, я лечу!

(25.06.2016)

Маленькие серые перышки облетают с ничтожного, может и вовсе несуществующего тельца (с этой жалкой надежды, ведь все надежды тела – только в другом теле – мелко и смешно!), то что-то, что остается на их (пустом) месте сливается по цвету с непроглядным монолитом присутствия, слепого и безличного нечто, наблюдаемого мною, втайне наблюдающего за мной наблюдающим, где я только слепок, структура непонятной принадлежности, имеющая долгую историю и дурную репутацию. Сам я серого цвета, умело встроившегося в фон, стараюсь разобрать тихие всплески на пустом месте.

Серые слизняки неожиданно быстро разбегаются, только ты пытаешься ухватить хотя бы одного. Ничего не остается, ни видимого, ни мыслимого, кроме скользкой стены из черного мрамора, из обманчивого отражения в котором смотрит инкогнито (просто кто-то или скорее, что-то).

Возможно, взгляд это просто привычное клише, вожделенное и уютное название для описания предполагаемого отношения к тебе кого-то или чего-то, (или просто ощущение от него, бродящее по телу), в данном случае, может оказаться, что ему нет ни малейшего дела до тебя, даже взгляд – это было бы слишком много, слишком щедро для такого ничтожества как тень возомнившая из себя фигуру. Скорее, оно просто есть, глубоко в себе.

Я наивно проецирую свое отношение к миру на все меня окружающее (мною не являющееся), воображая диалог с безразличной поверхностью, инициированный ею самой, который превращается сначала в мой диалог с самим собой, затем просто в нахождение рядом ("со-стояние") некоторых неодушевленных предметов, потом, в их глубокий, слепой сон (слияния).