Александр Рейтер - Чуть ниже поверхности

Дискретность все более походит на самонадеянное шутовство, живущее короткий век и необходимое лишь для взаимоопределения с тотальным континуумом, а затем последующего самоотрицания в нем.

-

плоская ночь, как обертка, как повязка на глазах, искусственная слепота

множество звуков, источник которых скрыт, клювы тысячи птиц стучат о стены моего ореха, моей единственной крепости, пытаются достать зернышко, а из него червячка, тот притаился внутри, который и есть я, что-то завернутое в "я" , которое извивается на мокрой полке купе в мокрой, больной и слабой оболочке я-пассажира

разговоры внизу давно надоели, сразу, сразу захотелось уйти и спрятаться, уйти некуда и нельзя – такая игра, такие правила, было жарко и больно, внутри спины болело само основание жизни, будто в позвоночник вбит железный штырь, иголочкой остановленное, приколотое к картонке и сохраненное в коллекцию существо, с заранее предсказанной судьбой еще не вылетевшей из кокона бабочки, потом вдруг на миг прикосновения болеутоляющей феи, стало хорошо, я заснул – всего-то две таблетки – ночью как обычно, в вагоне начал морозить конденционер изо всех сил, я спрятался в одеяло, еще один слой скорлупы, я прилип к казенной простыне, жар и мороз, распознанные признаки смерти

проснулся от чувства связанности и запутанности в слоях, я снова в коконе и жду свое время превращения, превращения во что-то мне неизвестное, может в кафкианского жука, спроецированного на потолке, а там рядом еще круглая коробочка, "датчик противопожарный" , я разглядел: на нем оказалась маленькая зеленая лампочка, которая постоянно моргала, может это странный режиссер шпионит за мной и остальными, снимая то, что на самом деле происходит, чего я не вижу пока сплю и чего я вообще не вижу? – ведь я так многого не вижу…

я решил снять штаны перед его камерой – мне плевать – всегда есть аргументы за и против этого в поездах, я не успел подумать и выбрать, просто заснул, теперь решил своим участием подыграть ему и разоблачить его, маленького зеленоглазого озорника, который бесстыдно следит за движениями безымянных априорных тел, ворующего эти тела, пока в них спит наблюдатель – я теперь все знаю

но стоило мне их снять, мои штаны, и распрямить вывесив в пролете между полок, наподобии белого флага – сдаюсь? – как я понял свою ошибку, они и были единственной моей скорлупой, одеждой пустой и живущей своей жизнью, независимой от меня, под которой ничего нет, она-то и была мной…

теперь остаток я беззащитен и птицы склюют его заживо, тем более многие ждали всю дорогу этого, ведь все мои деньги лежали в кармане штанов, теперь они наверное где-то далеко и рассеятся как случайная пыль…

мир, он ведь в большинстве случаев, в основном, всего лишь хочет тебя обворовать. и я так думал долгое время, пока не осознал, что воровство тела – это только начало, затем идет порабощение тела, а затем полное уничтожение, ведь миру как змее важна смена оболочки, ему плевать что под ней, что под ней мои мысли и чувства или их отсутствие

мысли рассеются как случайная пыль, на миг осознавшая себя пылью, червячок продолжит движение по гастрономической цепочке, птицы улетят прочь, скорлупа пойдет в утиль, удобрение для роста деревьев, на которых совьются новые гнезда…

угловатая жестяная коробка продолжала вертеться и трястись в детских руках, внутри нее было какое-то сокровище, спрятанное от чужих глаз, только он – вОда – хозяин игры – ребенок мог приоткрыть крышку посмотреть или даже потрогать это пальцем, ведь это его собственность и он легко мог бы даже заиграть это до смерти. И тут кто-то случайно толкнул его, и он вдруг выронил свою драгоценную коробку, та покатилась, грохнула обо что-то несколько раз, он заплакал, я проснулся, мы прибывали в предутренние сумерки.

Полезно наблюдать маятник, его свободное движение, оно же и демонстрация обусловленности. Его поведение: падения и взлеты, траектория из одной мертвой точки в другую, его остановки на мгновения в этих точках, смена знака, угасание силы и постепенное уменьшение пути, его полета, свободного в пределах исчезающего запаса энергии и зависимого от его учащающегося и ослабляющегося пульса.

Как похоже это на проявление жизни в человеке и его мире, все время ждущем руки, которая бы вновь толкнула маятник. Сердце (упрямо преодолевающее любые невыносимые нагрузки) или культура (возрождающаяся в разных местах в истории, будто пробуя еще один шанс в поисках неведомого открытия), или гармония мира, нарушающаяся и всякий раз неизъяснимым образом возрождающаяся и покрывающая ошибки его жителей.

Все это – волшебный маятник, что продолжает свое вроде бы предсказуемое, но невероятное движение.

Я смотрю на свои бесконечно длинные руки, на их простирающиеся за горизонт возможности, на белесую протяженность и непредсказуемые движения, они тянутся изо всех сил куда-то вперед и, перебирая кончиками пальцев, пытаются крутить неподъемный монолитный шар, они не просто играют – они ищут – слепо и чутко входя в тело трепещущего мира, они заставляют его чувствовать свое присутствие, свое бесстыдное внедрение в пространство, с одной лишь целью – найти воду. Найти источник жизни и движения – вот главное их счастье, ведь они давно живут сами и никто, кроме них самих не даст им утраченного, потерянного по глупости.

Они жаждут подрагивая, они хотят остаться в найденном блаженстве, не простираясь дальше, не думая, не чувствуя своей кожей испепеляющего жара и засухи, царящих на краю, выпивших всю воду, забравших то, что не принадлежит земным существам, а лишь собственному круговороту самолюбования.

Невидимым советом было решено отъять незаслуженное и сохранить в недостижимо-замкнутом мире, в небесных сосудах. Но как могли услышать они? У них нет ушей, есть лишь желание формы и теплоты.

Когда я смотрю в окно, то вижу волшебные зазеркальные каппеляры, снисходящие (в хтон) и восходящие (к аиру) дары, и мои бесконечные руки, возомнившие себя благодетелями, тянутся к ним, подспудно желая нарушить замкнутость и распрямить непостижимые изгибы распределения.

Остановитесь!

Вы оборвете стебель жизни и ее возобновления, из трубок выйдет вся жидкость, просто выльется на землю и потопит ее в безумных потоках, напоит до смерти все живое, чтобы после воцарилась бездушная прямая, слепая гладкая поверхность – конец всему… Вы ничего не смыслите в гармонии петли, изогнутой во всех плоскостях и закрученной в вертикальную спираль, лишь в ней заложена возможность продолжения того, что неминуемо пришло бы к концу и истощилось.