Александр Рейтер - Чуть ниже поверхности

Тут скорее бы подошел карандаш, или нет – лучше тушь, которая как под печатью канцелярского делопроизводителя ложится безкомпромиссно и безапеляционно, не оставляя ни малейшего выбора, сомнения или пространства для полета, словно точка в конце слова, и следующего слова, и снова точка. ТОЧКА.

Тогда бы волшебный стробоскоп просто нарезал бы нужное количество картинок по формату, сложил бы их в стопку на столе, а я, пересчитав их, мог бы с чистой совестью идти спать, спасибо за вечер, да, приходите ещё, нет уж, теперь вы к нам… И ни одного ни загнутого уголка, ни жирного пятна от пальцев или капли пролитого вина, ни малейшей ниточки, за которую можно было ухватить ушедший вечер, и потянув, найти тот самый узелок не дающий покоя.

Объявили следующую станцию, главное не заснуть в эти несколько минут, как случилось как-то, и не проехать мимо. Двери распахнулись, тишина на 5 секунд такая же, что и была здесь до нас и поезда, потом привычный грохот и лязг, электричка исчезла, оставив меня на перроне, снова тихо. Привокзальное кафе, а вернее единственный на весь поселок ларечек с четырьмя столиками, горячим кофе из пакетика и водкой, да и вокзала-то нет, лишь вечно закрытый вагончик с билетами – поставили месяц назад зачем-то, да замурованная, словно образец древнего зодчества избушка начальника – прямо, минималистический музей под открытым небом. Стаканчик кофе и пирожок, деревянные лавки, молчаливые посетители смотрят что-то в рябящем телевизорчике, очередные страшные новости из ниоткуда, из того, несуществующего мира, я допил и вышел – мне еще работать весь день. Нужно просто провалиться в событие.

День прошел как и положено, без рефлексии и лишних мыслей. Вышел – выдохнул. Гул и огни завода остались где-то за дорогой. Снова темно, морозно, заснеженный полустанок, почему-то звенят последние позывные шлагбаума, как если бы моя электричка уже ушла, странно, ведь еще 5 минут, подхожу к расписанию, нахожу свою цифру 50, но она исправлена черным маркероми на 45. Шлагбаум утих, и вместе с этим прощальным звуком стремительно наплывала иная картина мира, всего 5 минут моя электричка удаляется от меня с постоянной размеренной скоростью, я всего в часе езды от города, но о нем здесь больше не напоминает ничего, и связь с ним только что уехала прямо из-под моего носа.

Пресловутая цивилизация, как мы бежим от нее порой – как от главного врага! А ведь мы сделали всего только один шаг от глухой дикости, от непролазной топи бессознательного первоначального хаоса и безнадежно дикого не-человеческого состояния. И это просто маленький шажок вперед, и его так просто вдруг ненароком случайно или по-пьяни сделать в обратную сторону.

Наверно если б не тутошний завод, это место давно бы стерли с карты и забыли: несколько почерневших деревянных домов, руины заброшенных советских строек, все оставлено навеки, застыло во времени, брошенные декорации никому не нужного фильма, и ни одного актера, тут бывают только грибники, да иногда приезжие поломники за экстримом. Теперь тут я, и я уже никуда не спешу. Снова подозрительная тишина…

Я стою и не знаю на какой стороне от занавеса я нахожусь, наверно тут в этот момент не было ни одной из них, и занавес заменили лишь сухие цифры, написанные чьим-то маркером на доске расписания, они как утраченная последняя надежда, последняя связь с "большой землей".

Снова рябящий телевизор, кажется, те же посетители и также тихо бурчат о своем или молчат, присаживаюсь к краю стола, в моем стакане уже не кофе, а обжигающая горло водка – мне ведь не даром подарены полтора часа. Утром я будто что-то тут забыл или не успел что-то понять. Я уставился как и все в телевизор, теперь из него слышалось только тихое шипение и только сплошная рябь, больше не было ничего, ни там, ни тут, нигде.

Может я единственный, кто это заметил, а все остальные продолжали верить в потусторонний мир и тщетно пытаться убежать из своего посюстороннего через это мерцающее окошко? Я допил и быстро вышел на морозный воздух.

Если бы кто-то смог описать все это, нашел бы себе фантастическую, царскую позицию наблюдателя, зрителя, рассказал бы об этом утре, дне и вечере, то текст бы как вакуум всосал в себя читателя или слушателя, об этом только и мечтающего, заставил бы слышать эту тишину, чувствовать заброшенность и ужас бытия – все как у классиков – и как ополоумевший декадент-экзистенциалист упиваться этим кофе в ларечке, как единственным источником истины для обмельчавшего современного мира, обследовать с теплого дивана неведомую планету, где тебе еще предстоит выжить, отработать очередной день и если цифры снова не подведут, вернуться обратно на следующей электричке.

(07.03.10)

Утренний яд, бывший когда-то хмелем, рассеивался с каждым горячим глотком, чтобы в следующий момент снова сгуститься как молочный утренний туман, что сначала кажется непроходимой стеной, но с каждым шагом впускает в себя, как мудрость впускала Сократа в его круги познания. Он приоткрывал лишь место для следующего шага в неизбежность фатума, где еще через шаг вновь разворачивалась бездна непознаваемого хаоса.

Рядом с вокзалом люди другие. Они все подозрительные – об этом тут так и твердят отовсюду – они все опасны, ведь в уме любого обязательно промелькивает: "каждый может оказаться вооруженным маньяком или террористом опасным для общества!". Здесь люди проходят важный тест, проверку на неприметность, обычность, трезвость и простоту – ох, как тяжело он иногда дается! Но не смотря на внешнюю строгость, здесь самое место и вольному философствованию. Конечность человеческой жизни, пространство и время, открывающаяся напряженность пребывания сознания в каждом мгновении, придающая безмерный смысл каждому вздрагиванию секундной стрелки на больших вокзальных часах, трагизм, лежащий отпечатком на безжалостном лице расписания. И вот когда ты, находясь в этом подвешенном, свободном от всей мирской суеты пограничном состоянии уже готов к открытию, и ранимая душа вот-вот отправится в медитативный трип через незнакомые станции в другое состояние, у тебя непременно кто-то строго спрашивает плату за проезд…

Я опоздал. Кто посмел бросить вызов фатуму?! – лицо исказилось яростью, трещины на серых стенах в миг прекратили шепот и возню, все стали по стойке смирно, стрелка забуксовала на месте, делая шаг вперед и тут же возвращаясь назад. Кто ты, небрежно проспавший свое время?! Кто теперь заплатит за пустое место ушедшее в небытие? – гневный голос сотряс воздух.

– Чьи глаза способны заглянуть за порог тумана? (и был ли тот поезд вообще? – я ведь не могу теперь этого проверить…) – мои слова зазвучали столь нелепо в пустом пространстве, я один посреди высокого зала перед табло расписания в воцарившейся немой паузе, я чувствую несколько десятков глаз, вперившихся в мое ничтожное существо.