Михаил Климов - Пространство сна

– Детское отделение вон там, за углом, – сказал он внутрь машины, – Но, боюсь, туда не проедем, там метрах в двадцати пяти дерево гнилое валяется, дорогу перегораживает…

– Хорошо, я сейчас иду… – послышался голос Ирины. – Скажи Грише, пусть возьмет кейс с документами.

Бригадир охранников уже стоял на улице с портфелем в одной руке и сигаретой в другой. Увидев выходящую Замковскую, он кивнул кому-то внутри «Мерса», и оттуда показался еще один здоровяк. Один спереди, один сзади, посредине охраняемая – они двинулись в обход здания больницы.

В коридоре пахло, как пахнет почему-то почти во всех российских больницах: неприятными лекарствами, отвратительной едой, нищетой и тоской. В одной из комнат, двери которой были открыты, группа детей и взрослых сидели за столом и пили чай.

– Очень вкусное шоколадное печенье… – громко и отчетливо сказала одна из женщин. – Кто хочет вкусное шоколадное печенье?

Маленький коротко стриженый мальчик с завистью смотрел на коробку. Он явно хотел лакомства.

– Ты, Вова, не смотри на меня так… – продолжила женщина, поймав взгляд ребенка, – ты попроси…

Один из детей на противоположном конце стола резко вытянул руку вперед ладонью вниз. Сидящий с ним рядом молодой парень в очках тут же начал поворачивать ее ладонью вверх, в «просящую» позицию. Получалось плохо.

Ирина, которая остановилась на несколько секунд, наблюдая эту сцену, передернула плечами и, брезгливо подобрав длинные полы шикарного пальто, пошла дальше по коридору.

Из соседней комнаты раздавались звуки пианино и громкое хлопанье. В небольшом зале, устланном старым ветхим паласом, на маленьких стульях сидели несколько мам в ожидании собственных чад. Они тихонько переговаривались между собой. В дальнем конце Ирина заметила дверной проем, возле которого на стене висела табличка с надписью, сделанная фломастером от руки: «Заведующий детским отделением Зуев Алексей Михайлович».

Хозяин кабинета оказался высоким сутуловатым мужчиной в толстых очках. Справа от стола через пустой дверной проем – самой двери не было – обнаружились посетители: почти в таких же очках неопределенного возраста мамаша, изнуренная неудавшейся жизнью бухгалтерша какого-нибудь завода и рядом с ней на стуле, безучастно вперив взгляд в пол, маленький, лет трех, мальчишка.

– Я же повторяю, – бубнила мамаша, – он ничего не видит, ничего не слышит, совсем не говорит. Смотрит только дурак дураком…

Она злобно покосилась на сына и вдруг резко дернула его за плечо. Тот совершенно безучастно перенес это «общение» и, как только оно прекратилось, замер в той же позе.

Ирина, с неприязнью глядя на эту сцену, нетерпеливо ждала, похлопывая перчаткой по руке.

– А вы его обнимите… – неожиданно сказал Зуев.

– Что? – не поняла мамаша.

– Попробуйте его обнять, прижать к себе, – терпеливо начал объяснять Алексей Михайлович, – положите с собой в постель, наконец…

Он встал, не замечая ни Ирину, которая, привлеченная неожиданными словами врача, поймала себя на том, что внимательно наблюдает эту сцену, ни ее охранников, тоже наблюдающих за происходящим, подошел к мальчику и погладил его по голове.

– А зачем? – настороженно спросила бухгалтерша.

Поначалу на движения Зуева никакой реакции у мальчишки не было, но врач продолжал ласкать ребенка и на третий или четвертый раз голова его под рукой доктора вдруг опустилась вниз, как бы кивнула.

– А затем… – Алексей не отставал, все гладил и гладил мальчишку, и тот вдруг поднял на него глаза и прижался щекой к белому халату. – А затем, что в этом возрасте ребенок – почти только тело и родители должны, обязаны с этим телом взаимодействовать, обнимать, ласкать его, тогда он чувствует, что не один и перестает бояться.

Мамаша недоверчиво смотрела на сына, такая реакция для нее была совершенно неожиданной. Она поправила очки, потом вдруг резко встала, подошла к мальчишке и схватила его за руку:

– Пойдем, придурок. – И, не оборачиваясь, потащила сына к выходу, бурча по дороге: – Лучше б таблетку какую дал…

«Придурок» оглядывался, он не хотел идти, смотрел на Зуева, который провожал его глазами и, когда мамаша с сыном скрылась за поворотом, просвистел тихонечко какую-то музыкальную фразу.

– Слушаю вас внимательно, – сказал он, опустив глаза и не глядя на Ирину, скорее просто обращаясь в ту сторону, где она стояла. – А где ребенок?

– В машине. – Замковская тоже была подавлена происшедшей сценой. – Почему она так?

– Не знаю. – Алексей покачал головой. – Я специализируюсь на детских болезнях, взрослые – не моя епархия. Пусть ваш ребенок будет здесь…

Ирина обернулась, кивнула Грише, тот показал глазами второму охраннику.

– Как вы считаете, доктор, ему можно было помочь? – настойчиво продолжила разговор Ирина.

– Ребенку всегда можно помочь. – Он снял очки, протер их. – С детьми всегда более-менее понятно, что делать… Беда с родителями.

– Вы это серьезно?

Он надел очки, поднял голову и впервые внимательно посмотрел на новую пациентку. Его глаза скользнули по дорогому пальто, тончайшей выделки перчаткам, поднялись на красивое лицо, скользнули по капризно изломанным губам, зацепились за недоверчивый взгляд.

– Уверен, – вздохнул Зуев. – Расскажите пока, что у вас случилось, и мы посмотрим, что можно сделать.

Замковская открыла рот, собираясь сказать что-нибудь сильно саркастическое, но, покачав головой, не глядя, протянула руку, в которую Гриша вложил пухлую пачку бумаг, некоторые – на иностранном языке.

– Вот, здесь все написано. – Ирина протянула документы Зуеву.

Они так и стояли на пороге его кабинета.

– Это потом. – Он сунул бумаги под мышку. – Скажите своими словами. Что у ребенка: наследственность? Родовая травма? Шок?

– У него с рождения аллергия, – Замковская тяжело вздохнула, – а полтора года назад мы поехали отдыхать на Лазурный берег, и там летел пух. У Сереньки случился приступ, он стал весь синий и… – У нее опустились плечи, видимо, она заново переживала те события. – …И умер.

Зуев хмуро поднял глаза, посмотрел на Ирину:

– И что с ним сейчас?

У него было еще много вопросов, например, почему надо было ехать отдыхать туда, где летит пух, и именно тогда, когда он летит, но сейчас он просто пытался отвлечь женщину от ее переживаний.

– Его спасли, – Ирина взяла себя в руки, – но он так и не вернулся…

В этот момент в коридоре показался охранник, несущий на руках Сереньку. В руках мальчик сжимал потрепанного плюшевого зайца без уха, и лица его не видно было из-за любимой игрушки. За ними с Серенькиной шапкой в руках шла моложавая пятидесятипятилетняя женщина. Это была его няня – Надин.