Михаил Ромм - Скульптура сна

Написать бы о мае, о поздней весне,
О рисунках детей на асфальте,
О прогулках ночных и о чём-то извне:
Дескать, звёздные иглы, не жальте!

Только нет ничего необычного в том,
И ленивый об этом не пишет:
Крупный месяц застрял за ближайшим углом,
Зацепившись рогами за крышу.

Юн оранжевый свет фонарей-фонарят,
Где, синея в обманчивом мраке,
Номера на облезлых домах так горят,
Как пророчества тайные знаки.

Вот глотаю я воздух, как будто бегу…
Ну и пусть будут строки ничтожны,
Ну и пусть ничего передать не смогу,
Но молчать… но молчать невозможно!

Сладкий воздух цветущего мая,
Влажный воздух прогулки ночной,
Смерть и боль я за это прощаю,
Я за это, мой Боже, с Тобой.

Потому атеистом и зверем,
Грязным циником, скептиком злым,
Боже, Боже мой, я в Тебя верю,
Признаю себя сыном Твоим.

Разъярённый, пустой и нервозный
Брошен в мире телесном, густом,
Но ведь эти далёкие звёзды —
Мой единственный дом.

Благословен июнь в цветущих липах
Блаженной земляничною порой,
Весь в яблочных круглящихся полипах,
Налитых плотной белой кислотой.

Рвать яблоки уже я не рискую,
И всё-таки им радуюсь я вновь,
Июнь, как обещанье поцелуя,
Томит меня и будоражит кровь.

Приняв в объятья спального района,
Переполняет пряный аромат,
И смотрит город с каждого балкона,
Действительно преображённый в сад!

Неутомимый рост, не видный глазу,
Мой мегаполис бережно хранит,
И в тёмном парке юные проказы,
И тихий смех, и лёгкий жар ланит.

Сияет озера покой —
Смиренный, ясный и покорный,
И облаков текучий строй
В воде недвижной перевёрнут.

Одеты свежею листвой,
Берёзы светятся как будто —
Росой осыпанное утро
В тени часовенки простой.

Привычный гомон не слыхать,
И тишиною колокольной
Чужое слово «благодать»
Вдруг вырывается невольно.

Невидимые жители земли,
Живущие в земле, вернее – в почве,
Они плывут внутри, как корабли,
Но звёздам не заглядывают в очи.

Тяжёл их труд, им отдых незнаком,
У них одна забота и стремленье.
Подумаешь о мире их живом —
И остро ощущаешь отвращенье.

Остановившись вдруг, они умрут
И станут для товарищей работой,
Продолжится неутомимый труд,
И новой жизнью станут нечистоты.

Начинается гневно и грустно,
Неспособна на грусть и на гнев,
Песня мглы в ореоле капустном,
Запугав, заглотив, обнаглев.

Острый голод – и лист мягкотелый
Режет нёбо лохматых небес.
Комья глины сухой…
Каравеллы
Раздвигают бушпритами лес.

Память лжи в треске лопнувшей почки,
Ржавый трактор, давящий лягух,
Параллели, сведённые в точки,
Стоны трав, обагряющих слух.

Завтра здесь кабачки-ренегаты
Толстомордые вцепятся в грунт.
Рыжий пёс поглядит виновато.
Доллар ляжет, поднимется фунт.

Мне спокойно и радостно жить,
Мне ничуть не тревожно,
И лучей золотая финифть
Оплела осторожно.

В летней капельке ясного дня
Отражается солнце беспечно.
Это всё, это всё – для меня,
И дано мне навечно.

Детский смех над водой, тишина,
И небес голубых глубина,
И не хочется думать о том,
Что же там – за холстом…

Вы видели когда-нибудь зерно?
Положено на влажную бумагу,
Иссохшее от времени, оно
В себя вбирает жизненную влагу.

Разбухло, вид величия лишён,
Так мертвенно-белесо и ничтожно.
Проходит день, и острый корешок
Натягивает тоненькую кожу.

Проклюнулся. Нелеп и некрасив,
Как будто коготь выпускает хищник,
А на спине набух уже нарыв,
И коготь все растёт и влагу ищет.