Мария Романушко - Зоопарк на тринадцатом этаже

А внутри у меня – совершенно детское, забытое, непреходящее ощущение счастья… Как же мы раньше-то без неё жили, без нашей Кешки?

Надо видеть Ксюшу, когда она сидит, прижав Кешулю к своей щеке, что-то нашептывает ей, бесконечно ласковое… и жмурится от блаженства…

Кстати, никаких шерстинок, никакого запаха ни от самой Кеши, ни от её шариков. Ура, мы победили! мы нашли животное, на которое у Ксюши нет аллергии.

Папа принёс книжку про имена. Там много всего понаписано и даже, какое животное подходит какому имени. Я, естественно, тут же открыла на имени «Ксения». И что же я читаю? Кролик! Кролик – Ксюшино животное! Это надо же, как я интуитивно это почувствовала! Ведь это я высмотрела на Птичке карликовых кроликов, когда ездила туда на поиски кого-нибудь маленького и пушистого. И когда, вернувшись с Птички, я спросила Ксюшу, а не хочет ли она вместо кошки завести кролика, Ксюша просто завизжала от счастья! И призналась, что обожает кроликов не меньше кошек, только никогда не думала, что кролика можно завести ДОМА!

Имя для кролика – Кеша – придумала, естественно, Ксюша. Оно родственно её имени, как сама Кеша родственна своей хозяйке.

Когда кто-нибудь приходит, Кеша припрыгивает в прихожую: поглядеть, кто пришёл. Знакомые, которые ещё не знают о её существовании, просто застывают от изумления: «Ой, заяц!» Ксюша смеётся на это счастливо и с удовольствием и гордостью уточняет: «Не заяц, а кролик, точнее – крольчиха, а ещё точнее – крольчишка, ведь она ещё маленькая. А зовут её Кеша, Кешенька, Кешуля».

– А она не кусается? – спрашивает пришедший.

– А зачем ей кусаться? – удивляется Ксюша. – Ведь это же самое ласковое животное на свете! Мы её очень любим.

Действительно, самое ласковое. Ни шипения, ни мяуканья. Ни царапанья, ни кусания. Сама ласка. Безмолвная, но такая говорящая! Носиком, усиками и круглыми лунными глазищами. Сама ещё маленькая, а глаза уже огромные – как два космоса. Внимательные, вдумчивые.

Когда Кеша сидит неподвижно и неотрывно смотрит на тебя своим сизым круглым глазом, она похожа на Сфинкса. Папа о ней так и говорит: «Наш Сфинкс». Загадочный, безмолвный…

А вообще Кеша похожа в разные минуты жизни на самых разных существ. То на кошку. То на белку. То на мышку. То на хомячка. То на козочку. Можно сказать, что мы в её лице приобрели целый зверинец.

Иногда Кеша ка-ак подпрыгнет на месте, ка-ак ударит изо всех сил лапками по полу, ка-ак отскочит резко в сторону, ка-ак крутанётся на сто восемьдесят градусов, ка-ак припустит со всех ног в другой конец комнаты… Папа говорит: «Это она от лисы удирает». – «От какой лисы?» – удивляется Ксюша. – «От воображаемой».

Когда Кеша несётся из комнаты в кухню, её даже заносит на поворотах… Она такие воздушные вихри подымает, что эти вихри подхватывают её, почти невесомую, и уже сами несут, куда хотят… «Ой, Кешуля, ты уже здесь?» Нет. Она уже там.

Любит днём, набегавшись, спать под письменным столом. В то время, когда кто-нибудь из нас работает на компьютере. И так это уютно – сидеть, работать, а у правой ноги – тёплое, пушистое, ласковое…

Рано утром, когда папа первым из нас садится за компьютер, Кеша выходит из своего домика и припрыгивает на кухню. Поносится-поносится, разомнёт лапки, потом вскочит на кресло, что рядом с папиным рабочим столом, тихонько, но требовательно постучит лапкой по папиной спине: тук-тук, погладь меня. Папа оторвётся от работы: «Ах ты, Кешка!» – и погладит её по шёлковой спинке, по шёлковым ушкам…

А то поносится-поносится, потом подбежит к папиному стулу, сядет столбиком и смотрит своим круглым глазом, и всем своим видом просит: погладь меня. Папа опять погладит…

А то начнёт точить зубки о пачки с книгами. Папа скажет строго: «Кешка! В шкаф спрячу!» – она стрельнёт в него лукавым взглядом, всё понимающим – и нет её. А только он заработается, как она тут как тут – и опять зубки о книжки точить! А сама при этом косит в сторону папы хитрым глазом…

Ещё она любит путаться у меня в ногах. Я хожу туда-сюда по кухне, хозяйничаю, а она в это время описывает вокруг моих ног непрерывные восьмёрки… Смешно и щекотно.

У меня есть длинная юбка, до полу, и Кешка полюбила под ней жить. Стою у плиты, готовлю ужин, или мою посуду, а она в это время сидит у моих ног под юбкой. Наверное, ей там уютно и таинственно, как было мне в детстве, когда я забиралась под стол, покрытый длинной скатертью… Сидит тихо-тихо, порой я даже не замечаю её, и только когда делаю шаг, вдруг ощущаю тёплую щекотку… Ой, Кеша! а ты здесь, оказывается!

Но что она позволяет Ксюше, это не рассказать! Ксюша её таскает, как хочет, на плече и под мышкой, как кошку, и валяется с ней на тахте в обнимку, прижимаясь к ней, как к источнику самой великой радости, и целует её куда хочет, то в пушистую спинку, то между шёлковых ушек, то в моргающий нос, – а Кешуля только млеет от блаженства.

А уж как Кеша любит, чтоб её гладили! Уж как она при этом выгибает нежнейшую свою спинку! Ни одной кошке такого и не снилось! (Ни при кошках будь сказано). Кеша – абсолютная чемпионка по гибкости. А Ксюша – абсолютная чемпионка по выглаживанию кроликов. И когда они лежат рядышком, на одной подушке, прижавшись щекой к щеке, нужно видеть эти две счастливые мордочки. Эти четыре таинственных глаза… О чём девочка шепчет крольчишке?.. О чём крольчишка – без слов – рассказывает девочке?.. Тайна сия велика есть. Но то, что они в какие-то минуты жизни представляют собой одно нераздельное целое, это – счастливый факт нашей новой жизни.

А иногда Кеша скачет по дому, как лошадка! Вот, она ещё и лошадка. Сколько же у неё ипостасей, сколько обличий? Какая неисчерпаемость прекрасных возможностей в этом маленьком безмолвном сфинксе!

«Почему вы назвали крольчиху мужским именем?» – удивляются знакомые. Ксюша возмущается: «И совсем оно не мужское! Кеша – очень женское имя, очень ласковое». – «Значит, она у вас Иннокентия?» – «Ну, как же вы не понимаете?! Кеша – это просто Кеша!»

Но не долго Кеша была у нас одна. Хотя и одной Кеши хватило бы для счастья. Но тут настало такое время, когда сбываются мечты, давние и затаённые…

Хотя на Птичку в тот раз мы поехали не за мечтой, а за мужем для Кюши. Кюша – это наша черепаха, ей восемь лет. И этой весной, только пригрело солнышко, она просто с ума сошла от беспокойства. Она не находила себе места. Она забиралась на тахту и бессчётно раз сваливалась оттуда кверху пузом. И лежала потом, дрыгая лапами, в совершенной беспомощности, потому что, как известно, сама черепаха перевернуться со спины на пузо не может. Она забивалась в самые невообразимые щели и опять же оказывалась кверху пузом. Наши дни проходили в бесконечных поисках Кюши: где она в этот раз лежит кверху пузом?.. Если в квартире тишина – это признак того, что Кюша опять валяется где-нибудь в своей беспомощной позе и шлёт нам «SОS!»