Мария Романушко - Зоопарк на тринадцатом этаже

А Пинга тем временем заботливо вылизала розовые, дрыгающиеся, отчаянно поскрипывающие фасолинки, и они дружно уткнулись в её белоснежный животик. Это была удивительная минута, полная нежности и даже, я бы сказала, благости…

Весь первый день лета мы с Ксюшей почти не отходили от вольера, наблюдая череду вылизываний и кормлений… А ночью Пинга сама перенесла детей в гнёздышко.

Наутро мы вернули грустного Пангу в родной вольер. Он был притихший и больше не командовал.

Рядом с соломенным гнёздышком, откуда то и дело доносилось нежное поскрипывание, и где теперь происходило, скрытое ото всех посторонних глаз, пестование мышат, Панга сплёл из травинок ещё одно гнёздышко – для себя. И поселился в нём. Стоит Пинге отлучиться из Главного гнезда к поилке или за сухариком, Панга тут же вскакивает на верх гнезда – охраняет детей. Стоит мне или Ксюше открыть вольер, чтобы насыпать корм, – Панга норовит куснуть, и пребольно. Он защищает детей! Заботливый, бесстрашный Панга.

Да, до рождения детей Панга был обжора, соня и трусишка. Но что сделало с Пангой отцовство! Он перестал есть и спать, он исхудал, он всё время на страже своего семейства, каждую минуту начеку. А на исхудавшем лице – полные любви и тревоги, огромные чёрные глаза! Самое главное теперь у Панги – это глаза. Наш Панга – прекрасен!

Но что это он так безвылазно сидит сегодня в своём соломенном гнёздышке? Панга, ты не заболел? Ты совсем перестал есть, Панга, так нельзя, сгрызи хотя бы рисовое зёрнышко, попей водички. Согласился на уговоры, побежал к поилке, а в его травяном гнёздышке какое-то шевеление… Батюшки! да ведь там мышонок! Ксюша, Ксюша, Панга опять мышонка похитил! Берём деревянную ложку, подхватываем ею мышонка и аккуратно запихиваем его в окошко Главного гнезда – ко всей компании. Ну, Панга!..

А на следующий день повторилась та же история. Панга опять «насиживал» в своём гнёздышке мышонка! Мы страшно встревожились, особенно обнаружив на спине у мышонка тёмное пятно. Это синяк, решили мы, Панга мышонка «отсидел» до посинения. Что же ты делаешь, Панга, а? Зачем похищаешь у матери детей? Они же не могут без её молочка! Ты это понимаешь?

Не может быть, чтобы не понимал, слишком уж по-человечески смотрел на нас. Но любовь к детям у чадолюбивого Панги была сильнее рационального понимания. И на третий день Панга опять насиживал мышонка! А Пинга иногда юркала в травяное гнёздышко, и оттуда неслось скрипичное попискивание… И мы опять приходили Пинге на помощь и запихивали деревянной ложкой похищенного младенца в соломенное гнездо. Этот тоже был посиневший. Наверное, от голода, решили мы. Ну и дела… Значит, спор за детей так и продолжается?

В очередной раз разлучённый с мышонком, Панга загрустил и уснул в своём травяном домике в одиночестве…

Я работала всю ночь на компьютере, дописывала повесть, а мышарики спали в вольере рядом, на столе. Там было тихо и спокойно. И вот утром…

Я уже выключила компьютер, чтобы идти спать. Солнышко вставало, заливая кухню густым оранжевым светом, точно абрикосовым соком… Смотрю в вольер к мышкам, и что же я вижу? Из соломенного гнёздышка появляется Пинга, она тащит за шкирку поскрипывающего мышонка. И куда же она его тащит? Она его тащит… к травяному гнёздышку Панги! А из гнёздышка выскакивает радостный Панга, бежит навстречу Пинге, и они вдвоём, помогая друг другу, потому что отъевшийся мышонок уже не такой лёгкий, как в первые дни, вдвоём они доносят свою драгоценную ношу к травяному гнёздышку Панги. Так вот оно что! Оказывается, Пинга САМА выдаёт Панге каждый день по мышонку! Чтобы любящий папочка не скучал. Чтобы не чувствовал себя отвергнутым. Чтобы тоже был при деле. Пинга, Пинга, маленькая мышка, откуда в тебе столько мудрости?

А в утреннем ярком свете я рассмотрела, что на спинке мышонка пробивается тёмная шёрстка… Так вот оно что! А мы-то думали, Панга, что ты его отсидел! Прости, Панга, наше невежество.

Так они и жили. Каждый день Пинга выдавала Панге по мышонку. Панга был горд и счастлив. Он просто сиял! Деревянная ложка больше не разрушала его блаженства. Днём Пинга, покормив детей в соломенном гнезде, прибегала в травяное гнёздышко к Панге – покормить малыша, который сегодня гостит у папы. А на ночь забирала его в большое гнездо…

Когда Панга ел, и ел ли он вообще, оставалось неизвестным. По крайней мере, никто из нас не видел его за этим занятием. Ему было решительно не до этого! Он то вылизывал мышонка в травяном гнёздышке, то сидел на вершине соломенного гнезда, охраняя его, когда Пинга уходила к поилке, или отсыпалась где-нибудь в уголке. Да, он давал ей отдохнуть. Она, бывало, спит, а он сидит на вершине соломенного гнезда, и чуть только услышит какой-то писк – тут же юрк внутрь и давай их всех ласкать, вылизывать – только чтобы не пищали, чтобы дали Пинге отдохнуть. Такой удивительно заботливый мышонок. Такой удивительно любящий муж. Вылижет, успокоит детишек – и опять сидит на вершине гнезда. На страже семейства. Огромные тёмные глаза горят любовью.

Дни шли за днями, и вот уже толстенькие мордашки ещё слепых мышариков стали появляться в многочисленных окошках соломенного гнезда. И настал день, когда первый серенький мышарик на некрепких ещё ножках, покачиваясь, вышел из родного гнезда и, шажок за шажком, потопал, потопал по бескрайнему простору маленького, но такого огромного для него вольера… «Началось!..»

А вот уже и остальные посыпались из гнезда, как фасолинки из стручка. Впрочем, они уже были покрупнее фасолинок, скорее как крупные бобы, серенькие и чёрненькие. Ни одного беленького, как Пинга. И ни одного в пятнышках, как Панга. Только у нескольких на тёмном лбу – белая чёрточка. Очень красиво.

С каждым днём мышарики становились всё активнее. И настало время, когда Пинге уже не было возможности уйти в уголок и там отоспаться. Детки находили её повсюду! Ещё незрячие, они бегали за ней по всему вольеру. И только настигнут её – тут же присасываются. Бывало, она идёт, а они гроздью висят у неё на животике, дрыгают отчаянно ногами и жадно сосут, сосут, растут, растут…

Смешная и трогательная картинка того времени: сидит Пинга посреди вольера, грызёт сухарик, а по вольеру в поисках вожделенной мамочки топает мышонок. Ещё незрячий. Дотопал до кончика её хвоста. Нащупал, потыкался мордочкой, усиками, удостоверился, что это именно мамин хвост – и… пошёл по нему, как по канату. Вслепую, наощупь – как заправский цирковой артист! Дотопал до Пинги и – брык на спину, ножками дрыг-дрыг – и въехал к ней под мягкий животик, туда, где вкусно. И – присосался. А она продолжает себе грызть свой сухарик…

А как они учились умываться и вылизываться, ещё незрячие!