Денис Епифанцев - Участники

Иногда рядом с ним останавливаются машины и водители спрашивают, не нужно ли ему куда-нибудь. Есть те, кто спрашивает, сколько он хочет, чтобы отсосать ему или чтобы он. А он смотрит на все это. И мы видим его глазами водителей. Мне хотелось, чтобы там был контраст такой – вот эта красота, которую видит он: хрупкий момент зимней ночи, его ощущения от шелковой подкладки пальто и холода, и охранник, и водители в обжитых машинах: такое ограниченное пространство человеческого жилья с запахом тела, еды, какой-нибудь химии, мелкими насекомыми. И они выглядывают и предлагают отсосать.

А потом приезжает Ира.

Я придумал, что она просит ее встретить, потому что это такая манипуляция с ее стороны – я плачу, а ты мне подчиняешься.

– Ему нужна семья, – говорит Оля, снова передавая косяк Диме.

– То есть?

– Он не может жить один. Ему нужен кто-то, о ком он будет заботиться и кто будет заботиться о нем.

– Зачем?

– Потому, что книга об убийстве – это всего лишь книга об убийстве, а история семьи – это больше, важнее и интереснее. Ты должен говорить о важных вещах.

– Эм… Но я не хочу семью. Что я понимаю в семье?

– Почему вы с Лехой не живете вместе?

– По очень многим причинам, но, если коротко, потому что мне это все не нужно.

– А конкретнее?

– Ох, – я выдыхаю, – потому, что у нас не совпадают представления о том, как это – жить вместе.

– А что в этом трудного?

Я делаю паузу и думаю, с чего начать, мысленно отодвигая начало все дальше и дальше, чтобы не пришлось возвращаться к аргументу. Излагать аргументы нужно последовательно, но какой считать первым.

– Ну, например, так. Мы все воспитаны в определенных рамках, в определенных структурах и представлениях о том, что хорошо, а что нет. В связи с тем, что мы все росли в представлениях о том, что гетеросексуальные отношения единственно правильные: ну то есть нам об этом говорили, что это правильно. Нам кино снимали, мультфильмы: принц и принцесса, барышня и хулиган, Бонни и Клайд. Он красивый и храбрый, она красивая и добрая, и мы смотрели, и нам говорили, что вот это то, что нужно, то, чего все хотят и к чему все стремятся. Даже не говорят, потому что это в воздухе. Растворено. Зачем обсуждать то, что так же естественно, как вода или солнце.

Родители в этот момент разводились. Делили имущество, оскорбляли друг друга, использовали нас, детей, друг против друга: настраивали, говорили за глаза друг о друге разные травмирующие вещи. Делали все, в общем, чтобы «брак двух любящих сердец» выглядел максимально отталкивающе.

Но культура говорила, что гетеросексуальные отношения, семья – это хорошо. Это то, что нужно и правильно. То есть, даже если моим конкретным родителям не удалось – это не значит, что структура плохая, просто сердца недостаточно любящие.

Мне всегда это казалось подозрительным. Не вообще гетеросексуальная культура, не этот шаблон, а власть большинства. Почему кто-то решает, что есть какая-то вещь, которая равно подходит всем. Почему семья – это всегда два разнополых человека? Почему не три? Почему не один? Почему не одного пола? Почему вообще семья – это хорошо? Откуда вообще взялись эти представления? Не представления о том, что нормально, а что нет, а представления, как сделать так, что всем будет хорошо.

Меня это занимало. Эта мысль мне кажется важной.

И мне казалось, что геи, которые думают на эту тему, тоже должны приходить к примерно тем же выводам, что и я: что структура какая-то подозрительная.

Я поэтому, когда пишу колонки, например, о фильмах или книгах, всегда указываю на это. Если режиссер или писатель в книге про геев, например, выставляет в качестве образца традиционные гетеросексуальные отношения, в которых отличие только, что герои одного пола, это плохой режиссер. Это дурной писатель.

У тебя есть возможность высказаться и быть услышанным, обратиться к многим и сказать, что они правы, что не подчиняются структуре, доксе и большинству, а что ты делаешь вместо этого? Ты говоришь, что мужчина должен быть храбрым и сильным, а девушка должна его ждать. Вместо девушки будет, правда, парень – но это не важно.

– А где здесь Леха?

– Я не смогу жить с Лехой ровно по этой причине – он прочитал много книг и посмотрел много фильмов, и теперь у него в голове сформировалось очень четкое, даже железобетонное, представление о том, как должна выглядеть идеальная гей-семья. Он не слышит меня, не хочет учитывать мое мнение. Он думает, что я не пробовал, но как только попробую, мне тут же понравится: мы будем носить похожую одежду, читать книги, которые нравятся другому, готовить еду в четыре руки, ездить в отпуск.

Это какая-то очень пошлая и дурная пародия на американские ситкомы про семьи шестидесятых: счастливая и любящая семья попадает в разные забавные происшествия, но все заканчивается хорошо.

Но я не хочу. Я не хочу жить в гетеросексуальном браке.

Я раньше думал, что, если есть схема для разнополых браков, то есть схема и для геев. Есть гетеросексуальные представления о счастливых семьях, и должно быть такое же для гей-семей, но сейчас я понимаю, что никаких схем вообще нет и гетеросексуальное большинство должно пересмотреть свои представления о том, что такое семья не в сторону разрушения представлений, не так, как это красиво пишут в журналах: «сегодня мать-одиночка – это тоже семья», «современная российская семья – это мама, бабушка и ребенок» или еще что-то такое, а в сторону «не ваше дело, как живут люди, потому что никто не знает, как правильно». Но для меня важнее то, что я не хочу вообще следовать какой бы то ни было схеме. Вот о чем речь.

Я не хочу следовать никакой схеме. Я не хочу воспроизводить гетеронормативность ни в каком виде.

– А Леха хочет?

– Он не просто хочет. Он загоняет меня в свою картинку об идеальных отношениях. Причем он пытается мной манипулировать, и каждый раз, когда я начинаю ему объяснять, что именно он делает, что он просто пытается построить гетеросексуальную семью, которую уже давно даже в кино не показывают потому, что никто не верит, что так можно жить в реальной жизни, он включает мудрого взрослого и говорит со мной из такого положения, что я начинаю чувствовать себя несмышленым подростком, который как бы сам не понимает, чего он хочет, и противится просто из упрямства. И это просто кипятит мне кровь.

Я просто хочу сказать, что сама концепция семьи мне кажется подозрительной.

И та, которая про кровных родственников, и та, которая про любовников.

Вот у меня есть родители, сестра, с которой есть общие детские воспоминания, вот племянница, в воспитании которой я принимал участие. Вот они все – и у нас вообще нет ничего общего. Нет общих тем, нет общих интересов, нет общих друзей. Нет ничего. Мы в некотором смысле, в общем, чужие люди.