Елена Паетка - Я люблю тебя как врага

Жанна выбрала меня. Но я теперь должна была быть постоянно, как на фронте.

Абсолютно точно знаю, с тех пор мне казалось, что у меня на лбу написано, какой я «страшный человек».

Выпускной вечер. Нам с Жанной в парикмахерской накрутили на голове жутких кренделей. Я себя не узнавала. Любвеобильный Михаил не испугался, и прислал записку «Сегодня мы будем целоваться!». Смелый. Записки писать.

Сорок минут мама и Нина раздирали мне в приёмной директора причёску, зверски скреплённую лаком. Заплели простую милую косичку. Мне быстро захотелось спать, и я ушла домой.

За золотой медалью пришла только тогда, когда на второй год чудесным образом всё-таки поступила в университет, ведь я мечтала об этом с двенадцати лет.

Чудо не только в том, что я сдала первый, и, поэтому, единственный экзамен на «отлично», выучив наизусть учебник обществоведения, особенно отозвавшись на моральный кодекс коммуниста, а в предзнаменовании: для меня единственной забыли сделать экзаменационное удостоверение, сдавала экзамен в числе последних, бродила по улице, прилетел голубь и сделал на моё белоснежное платье «это». Со слезами отмываясь в фонтане, я услышала: "Это очень хорошая примета". Конечно, моим факультетом должен был стать психологический, это показала жизнь. Но мама сказала, что я никогда не смогу выдержать туда конкурс. Первый год я тоже слушала маму, сдавала экзамены на химический факультет, но не поступила. Теперь же я знаю, человек достигнет высот внутренних и внешних, если он занимается любимым делом, и если есть надёжный тыл, семья, человек рядом. Лёгкие пути оказались не моими.

Молодые родители это тяжело. Для ребёнка. Правда, иногда было весело. Мы с мамой бегали и прятались от папы по всей квартире. Шумно и смешно. Закрылись в ванной. А там окно в кухню. И вдруг появляется лист бумаги с нарисованными двумя поросятами, побольше и маленьким, папа хорошо рисовал. Визг усилился во сто крат. Очень хохотали и любили друг друга. Ключ оставляли под дверью, под половиком. После нескольких скандалов по этому поводу мама исправилась и стала оставлять ключи в почтовом ящике. В прихожей установлен счётчик электричества, через него я разговаривала с соседской девочкой – Венерой. Они быстро переехали, но она ещё сыграет в моей жизни роль роковой подруги красавицы. Да, счётчик мы дружно не любили и хранили общий секрет, что туда вставлена проволока, чтобы он противно не тикал. Но в очередной раз платили штраф, потому что забывали об этом и радостно распахивали дверь…контролёру.

В дверь звонили цыгане, им тоже открывали и делились, чем могли до тех пор, пока они не прихватили с собой лишнее. Мёд приносили и продавали, как правило, от пчёл, которых кормили сахаром, обидно, и проще себя убедить, что он так и должен засахариваться. Ключевым маминым занятием во все времена оставалась стирка. Она концентрировалась на этом полностью, почти не замечая нас, без чистого белья и одежды куда? Бельё замачивалось, стиралось на два раза, и полоскалось на три. Экономила мама не воду, а порошок. Он и персоль, ею кипятили – дефицит. Мама гордо звала нас, чтобы показать, какая грязная вода, в смысле, как хорошо она постирала и мы говорили, о, да. Объёмы стирки – промышленные.

Я сейчас молюсь на стиральную машину Сименс. Ракеты – это понятно, но вот как функционирует стиральная машина? Мама брала в руки тазик с бельём, вешала на шею верёвку с деревянными прищепками, и спускалась во двор. Я спешила к окну, потому что уже скучала и любовалась, как мама развешивает бельё. В один из таких постирочных дней, мне было лет пять, я особенно радовалась, мне подарили пусть маленький игрушечный, но настоящий металлический утюг. Мама приносила бельё и гладила, партиями. Я решила помочь. Пока мама ушла на улицу, я приложила свой утюг к маминому. Подержала. И, чтобы проверить, нагрелся ли мой тоже, прижала его к правой щеке. Никак не ожидала такой боли! Ожог солидной степени, я не верила, что, как меня уговаривали сбежавшиеся на крик соседки, от сырой картофелины мне станет легче, я плакала, за что?

За всю мою взрослую жизнь только один человек спросил меня об этом шраме.

Пятый курс университета, муторный спецсеминар по политэкономии социализма, Георгий смотрит на меня и смотрит. И вдруг так ласково спрашивает:

– А откуда у тебя шрам на правой щеке?

Моя рука разжалась и ручка выпала. Я ведь как раз сидела и мучилась вопросом «Любит он меня или не любит?»

Папа решил показать нам Москву. Он ехал в командировку и нас решил прихватить. Он тогда служил молодым директором завода. Очень верил в коммунистическую партию и правильность всего, что она делает. В том числе в озабоченность Москвы производственными нуждами его любимого маленького завода. Тягостно ждём рядом с министерством, когда появится и всё уладит с гостиницей человек, который пообещал всё уладить. Радостно потребляем мороженое «Лакомка». Человек этот явно избегал выполнения своего обещания, а папа без конца бегал то к нему, а его всё нет, то к нам, маявшимся со своими естественными желаниями и с чемоданами.

Гостиница типа «Рассвет». Номер занят. Ждём, когда его хотя бы освободят, не говоря про уборку. Постельного белья не хватает. Надо кому-то дать денег. Мама с папой постоянно из-за этого ругаются. Деньги забирают, но мы живём на нелегальных условиях, нельзя выходить и показываться в определённое время.

Папе приехал для решения производственных вопросов, неожиданным оказывается необходимость преодолевать огромные расстояния, это требует времени и сил.

В метро есть эскалаторы!

Папа хочет обустроить наше пребывание покомфортнее, рвётся к такси и ресторанам. Мама недовольна, она настаивает на столовой. В столовой группа кавказцев подзывает меня, показывает брошенный кем-то на пол хлеб и заставляет его поднять. Я поднимаю. Папа уже готов драться. Мама успокаивает его тем, что "ведь это же хлеб". Ресторан. Папа покупает коньяк и посылает его за соседний стол представителям одной из дружественных республик, мама недовольна, она говорит, что люди только посмеются над ним. ВДНХ. Жарко. Мы два часа стоим в очереди в шашлычную, людей уйма, мясо оказывается почти сырым, Юля капризничает. Деньги уже опять забрали, никто ничего менять не собирается.

Улетаем. То ли не было билетов, то ли задерживался на сутки самолёт.

Все места заняты, исчерпаны все попытки где-нибудь притулиться. Спать хочется страшно. Но. Негде. Просто негде. Юлю положили в кафе на стол. Это невозможное к удовлетворению желание спать я запомнила навсегда. Вот такое радостное путешествие. Бедные родители.