Галина Коваль - Городские истории

– Обещай, что не будешь ссать на мой новый матрас.

Ужас обуял кошачьего детеныша. Он уже не мяукал, он шипел и завывал.

– Я так понял, что не будешь.

Взяв котенка за шкирку, бомж с трудом отодрал его от подвальной стены. Шкура натянулась за ушами четвероногого существа, он уже не шипел, а сипел, раскачиваясь из стороны в сторону в руке бомжа, в такт тяжелым шагам человека. Дверь захлопнулась. Подвал погрузился в темноту.

– Вот тут я и живу. Не нравится?

Бомж посмотрел на котенка. Тот жмурился от яркого света. Забился хвостиком в угол на полу и оглядывался, трясясь всем тельцем.

– Тут было царство плесени. Летом в подвале нашел известь. Стены белил несколько раз тряпкой и по потолку прошелся, благо он низко. Сейчас бы не смог. Руки не поднимаются. Распух я. А мусора сколько вынес отсюда, тебе и не снилось.

Бомж стал снимать с себя одежду. Снимал и снимал. Котенок шарахался от каждого взмаха его рук, а потом устал и перестал обращать внимание. Начал тихо ходить по подвальному помещению, припадая телом к полу, и принюхиваться.

– Правильно. Осматривайся и привыкай. Да чтобы ночью не орал мне тут!

В подвальном помещении есть и стол, и стул, и постамент из пластмассовых ящиков, на которых возлежал сейчас тот самый матрас, ссать куда котенку было запрещено. В разорванную палатку завернуты спальные принадлежности, дарованные бомжу продавцом из магазина. Бомж выгружал их с великой нежностью и раскладывал по матрасу.

– Прошлую ночь даже заснуть не мог. Отвык от комфорта совсем. Так до утра и слушал под собой этот комфорт. До этого у меня тоже было мягко. Возле мусорных баков сколько угодно тряпья! Не перетаскать! Так это ж совсем другое, это комфорт!

На столе пластиковый стакан с чаем. Так было каждый вечер. Человек не пил горячее, не выносили зубы. Ждал, когда остынет. Дверь, как всегда, подперта бревнышком и закрыта на старинный ржавый, но мощный крючок. Жить бомжу в подвале позволил участковый и за это забрал широкое обручальное золотое кольцо, самим же бомжем предложенное.

«Отпускает…» – расслабленно подумал бомж.

Боль в костях его стала немного затихать и превращаться в тупую боль. Он аккуратно положил на стол пластинку с таблетками. Посмотрел на свои руки. Летом человеку было где помыть их. Сейчас зима. Людей заставляют устанавливать счетчики на воду. Торчащие трубы с кранами из стен дома у самой земли скоропалительно отпилили и унесли вместе с кранами. Воду, естественно, перекрыли. Если раньше были добровольцы на первых, вторых и даже третьих этажах дома, которые поливали с помощью шлангов из окон своих квартир цветы на клумбах и молодые саженцы, ими же высаженные, то сейчас их не стало. Добрая воля стала дорогим удовольствием. В подвале при тщательном исследовании крана с водой не нашлось. Человек выдавил еще одну таблетку себе прямо в рот.

– Ты где? – произнес он в пустоту, обращаясь к котенку.

Котенок не отозвался.

– Я сейчас выпью весь чай, съем всю булочку и сырок. Будешь голодным.

Бомж говорил и радовался тому, что не разучился это делать. Он больше молчал, стоя у магазина. Молчал даже тогда, когда у него что-то спрашивали или жалели. Продавцы из магазина сначала сочли его за немого и сразу же прониклись состраданием. Грех было не воспользоваться уловкой, им же только что открытой. Ему всегда, с самого начала странствия трудно было открыть рот и попросить подаяние. Он его и не открывал, молчал и смотрел в землю. Прийти к родному дому, где он родился и рос, заставило желание увидеть сына перед смертью. Ее приближение он стал чувствовать. Поверить в свою смерть человека заставил диагноз, поставленный врачами в областном онкологическом центре много лет назад, и вой жены, начавшийся с порога дома, когда он вернулся на короткий отдых между курсами химиотерапии. Выла жена, не переставая, день и ночь, сидя перед зеркалом дорогого спального гарнитура или в такой же кровати. Казалось бы, нормальная ситуация. Жена не может смириться с ожидаемой утратой. Только выла она как-то уж очень зло, и злоба усиливалась, перерастая в ненависть, с каждым днем.

– Говорила мне мама не выходить за тебя замуж! Ненадежный ты! Так и вышло!

– Ты несправедлива ко мне. У нас есть все, даже сыну квартиру купили на будущее. Доход с нее снимать будешь. За потерю кормильца получать будешь. Говорят, неплохие деньги.

– Да? Хорошо стелешь! А кто из-под тебя горшки будет вытаскивать? Я молодая еще женщина!

– Не мог я этого предвидеть.

– Не выдержу я всего этого!

Вот и ушел человек из дома за своей предполагаемой кончиной, смертельно обидевшись на жену и жизнь. Жизнь посмотрела на него и решила по-своему. Жизнь – это тоже женщина. А она завсегда так!

Бродил-бродил человек по земле, ожидая смерти, а она не шла и не шла к нему. Сначала искал себе соратников по несчастью. Только попадались они пьющие, ворующие, драчливые и не верующие в Бога. Бомж был верующим человеком, как было заведено в его семье и завещано родителями. Так не дождался человек своей смерти по сей день, но стал ее чувствовать, думать о ней. Прошлое стало тянуть его из туманной дали, и пришлось ему, следуя этому зову, вернуться к стенам родного дома спустя много лет. Правда, обличие у человека стало совсем другим.

– Я уже ем, – объявил он котенку, как в громкоговоритель, но тот все равно не появился.

– Ну, осматривайся тогда, а я спать лягу, пока терпимо болит. Я теперь барон.

Степенно, даже торжественно, человек сел на матрас. Тот принял его. Человек завалился на бок и стал счастливым, и будет он таковым до самого утра.

День для бомжа – это несчастье, так как он находится под прицельными взглядами проходящих мимо людей. Взгляды разные, но воспринимает их бомж одинаково – почти равнодушно. Бывают заскоки, так называет про себя бомж свои слезы. Обычные человеческие слезы, посещающие его по нескольку раз в день. Накатятся неожиданно так. Как правило, это реакция на возникшие воспоминания из прошлого, чаще всего из детства. Чем еще заниматься человеку, ничем и никем не обремененному, без прав и обязанностей, без цели и мечты? Только воспоминаниями. Живущие в этом доме привыкли к фигуре, прислоненной к стене, и он запомнил каждого в лицо. Некоторые даже здороваться начали с ним машинально, но бомж всегда молчал.

Ночь – это перерыв в его стыде, неловкости, холоде и голоде. Хотя голод человек стал укрощать. Оказавшись в подвале, человек вскидывал брови, раскрывал глаза, которые весь день смотрели вниз, распрямлял спину и становился другим. Но никто его перевоплощения не видел. А теперь у него есть матрас. Это ли не чудо?! К вечернему чувству какой-никакой сытости и свободы прибавилось ощущение ночного счастья. Это ли не новое и забытое чувство?!