Алексей Караковский - Любовь – это дно

Однажды, вернувшись с одной из съемок телепрограммы «Чёрная Маска», Юра застал любимую утирающей слезы.

– Что произошло?

– Читай! – ответила она ему и протянула какую-то тоненькую брошюру, открытую на одной из последних страниц.

Вологжанинову хватило всего лишь одного взгляда, чтобы опознать текст.

СЛЭШ / говорили мне / СЛЭШ / зачем тебе все это нужно? / ведь ты же не гений, ты просто талант / идиоты / отвечал я / вы даже не таланты / молчали бы лучше, раз уж вам всё равно по большому счету нечего сказать

вы объявили меня пророком / но я не пророк / вы же сами спросили меня, кто я / и я ответил, что я Бог / а когда вы спросили меня, что я хочу / я ответил, что ничего не хочу / даже такие элементарные вещи вы оказались неспособными усвоить

я знаю, вы зачем-то ждете второго пришествия Христа / и даже не замечаете, что он уже здесь, среди вас

…итак, игра окончена / результаты ясны / наше существование оказалось всего лишь отражением в стекле вагона метро / и люди, искавшие смерть, нашли её / и табун коней вороных / вслед за табуном коней белых / промчался куда-то в сторону ближайшей скотобойни

как выяснилось, основная идея бытия / действительно заключается в том, что на самом деле нас нет / потому что мы являемся всем сразу / разве можно выдержать такое? / вот мы и прячемся за своё изображение / и я, я тоже не более чем просто изображение / и если зеркало вдруг разобьется / не будет и меня самого

Дочитав текст, Юра перевернул брошюрку обложкой вверх и прочитал её название. Книжка называлась: «Телекомпания „Дежавю“: лучшие телецитаты года». Имя автора на ней указано не было.

– Эту книгу написал телевизор! – заорал Юра и навсегда сошел с ума.

Два последующих дня он прятался на городской помойке в Восьмой зоне, но от высокого уровня радиации у него начались галлюцинации. Ему мерещились люди, люди, люди… везде люди с одинаковыми телевизионными лицами…

С бешеной скоростью сменялись в глазах Юры хорошо знакомые улицы, дома, магазины, церкви… вот проспект Свободы, Чернобыльский проспект, площадь Народного Согласия, улица героев Чечни, Калашников переулок, улица Двадцати Шести Бакинских Коммерсантов… Дом военной книги, магазин «Полимер», Центр штатской одежды, Музей плакатного искусства… Кафедральный собор Чеченской, Дагестанской и Кавказской Православной Церкви… Монумент Славе, памятник убитому чувашскими сепаратистами генералу Полуфабрикатову… свежие транспаранты: «Россияне! Нам нужна маленькая победоносная мировая война!», «Россияне! Помните о демографической проблеме! Голосуйте за сохранение смертной казни!», «Россияне! Не допустим потери генофонда нашего народа! Да здравствует запрещение абортов!».

Странно, что люди почти не обращают внимания на эти близкие сердцу каждого россиянина слова. Да и что это за люди, одно название… Заплывшие жиром, заросшие щетиной, с нетрезвой улыбкой лица мужчин; преждевременно постаревшие, холодные, с налепленной секретарской улыбкой лица женщин; детских лиц в наличии не имеется…

Зато по городу ездят могучие танки, а на них сидят красивые молодые офицеры. Юра идёт мимо; он не смотрит на танки, а офицеры не смотрят на него. Это ничего, что они ездят – какая нам, в конце-то концов, разница! Это не наше дело. Может быть, того требует желание кого-нибудь из правительства срочно защитить Отечество. Но – тихо! – ведь если мы будем говорить слишком громко, то нас могут арестовать за разглашение государственной тайны…

Юра уже знал, что делать.

К этому выходу на охоту Юра готовился особенно тщательно. Он выкинул в мусоропровод маску, камуфляж и альпинистское снаряжение, выложил на середину комнаты свою брошюрку, несколько раз проверил крепость приклада ударами об стену и, наконец, сел в углу комнаты ждать – оставалось ещё пять-шесть минут. Наконец, телепрограмма «Чёрная Маска» началась. Пробежала знакомая заставка, имитирующая начало выпуска новостей и, наконец, большую часть экрана занял лоснящийся фальшивый образ тучного ведущего с противно торчащими усиками. Вёл он неторопливую и обстоятельную беседу с каким-то другим, почти нереальным образом, настолько знакомым и тоже до отвращения фальшивым, что…

– Ненавижу! – заорал Юра и ударил прикладом винтовки по своему собственному телевизионному изображению.

Очнулся он в удивительно знакомом месте вселенной. «Jardin de Mandelchtamme», – подумал Вологжанинов почему-то по-французски.

– Юра!

Он поднял голову. Рядом стояла виновато улыбающаяся Дина.

– Извини, опять опоздала. А что это ты такое читаешь?

Юра протянул ей лист. «Боже, это словно когда-то уже было со мной», – подумал он.

…некоторые суждения окружающих меня идиотов / вызывают чисто естествоиспытательский интерес / их немногочисленные мысли отражают / бесконечную неспособность человека шевелить мозгами

«СМЕРТЬ ЗАБИРАЕТ ЛУЧШИХ» / бред / даже смерть зачастую имеёт некоторое понятие о демографии

«НЕ УМЕРЕТЬ, А ИМЕННО УСНУТЬ» / зачем уснуть? / это что, такой компромисс? / это когда вроде бы устаёшь жить, а умереть все ещё страшно? / да это же вся та же жизнь, только напрочь лишенная ответственности! / простите, не по мне / предпочитаю понимать слово «уснуть» в первоначальном меркантильном смысле / так что постарайтесь дать мне поспать / а я постараюсь не опоздать завтра на свою работу

– Знаешь, по-моему, это дикая ахинея, и читать там дальше решительно нечего, – пробормотал Юра.

– Ну и не надо, почитаю в автобусе занудство, которое вы тиражируете в своём издательстве… – ответила Дина, после чего воткнула в щель скамейки остаток книжных страниц и вдруг умоляюще добавила: – Смотри, Юрка, на нас люди смотрят! Давай пойдем куда-нибудь?

– Давай, – ответил Юра, нервно вытирая со лба холодный пот.

И они пошли.

Джимми затянулся, осмотрел сигарету со всех сторон и, убедившись в её низком КПД, с сожалением отбросил окурок в сторону. Ваня задумчиво вертел в руках телефонный провод. Был рабочий день, но оба никуда не торопились: торопиться было некуда.

– Сейчас, знаешь ли, уже скучно, старичок, – задумчиво пробормотал Джимми. – Никто на тебя не давит, свобода. Делаешь все, что хочешь, и даже милиция вроде все та же, а присмотришься – и меньше её стало, и сама она стала меньше.

Он показал большим и указательным пальцами, какого размера стала милиция. «Сантиметров десять», – подумал Ваня, пытаясь подцепить ногтем край изоляции.

– Нету задора, и какие-то мы все холодные, без огонька, – продолжал Джимми. – Вот то ли дело – семидесятые!.. Да ты не знаешь, тебе же тридцать пять всего, то ли дело – я… Хочешь, расскажу?