Лейла Элораби Салем - Владек Шейбал

Когда Влад выполнил первую работу, одна из женщин заставила его чистить картошку. Юноша ни разу в жизни не чистил овощи, но сейчас он старался как можно лучше справиться с заданием. Осмотревшись по сторонам, Владислав уличил момент, когда никто его не видит, и украдкой начал прятать картофельную кожуру себе в карманы. Он чистил и прятал, чистил и прятал, пока не узрел на столе кусок свинины. Мясо лежало на краю отдельно от остальных продуктов. Не долго думая, молодой человек подкрался к столу и только хотел было схватить мясо, как его руку перехватила сильная ладонь кухарки. Большая, грузная женщина возвышалась горой над исхудалым невысоким юношей, который со страхом глядел на нее большими голубыми глазами. Кухарка наступила всем своим мощным телом, кулаками била Владислава, хватала из его карманов картофельные очистки, кусок свинины. Он закрывался от ударов, плакал от обиды и отчаяния – из-за того, что так позорно был пойман на воровстве.

– Ах, ты, проклятый польский выродок! Ты варшавский бандит, такой же подлый, как и все ваше племя.

Кухарка продолжала наносить удары мощным кулаком, плевалась в лицо юноши, изрыгала проклятия. Женщина, казалось, вошла в раж, жалости к пленнику и вору у нее не было. Она готова была забить его до смерти, если бы на кухню не зашла другая кухарка, которая подбежала к ним, остановив жестокое избиение.

– Что ты творишь Ильза? Разве нам велено бить пленников?

– Этот гаденыш украл картофельную кожуру и мясо со стола.

– Погляди на него, он же голоден. У тебя есть сын, Ильза, примерно такого же возраста. Разве тебе не жаль этого мальчика?

Добрая немка склонилась к Владиславу, ласково улыбнулась. Она так была похожа на Брониславу: такие же добрые прекрасные глаза, те же мягкие локоны. Влад смотрел на нее, не отрываясь, и вдруг ринулся к ней на грудь, заплакал.

– Мама, мама, – он звал свою настоящую, горячо любимую мать, и сейчас видел ее образ – светлый, всегда близкий в лице доброй кухарки.

Женщина прижала его к себе, гладила по голове мягкой теплой ладонью, а юноша твердил в полузабытье:

– Мама, моя родная, забери меня отсюда, спаси меня.

– Бедный мальчик, – проговорила немка, не понимая польского языка, – ты голодный, а тебя еще и бьют за это, – и все ее тепло вылилось в заботу о несчастном пленнике.

Не долго думая, она уложила в газету немного картошки и кусок той самой злополучной свинины, протянула его Владиславу со словами:

– Это тебе. Ешь на здоровье, мой родной.

– Спасибо, – по-немецки ответил юноша, ощущая всю теплоту, исходившую от нее.

Поздно вечером Влад с радостью поделился призом со своими друзьями. Стас приготовил необыкновенно вкусный суп, добавив в него несколько грибов, собранных им поутру. У друзей был поистине настоящий пир! И желудки их более не болели. Попивая суп, довольный Стас предложил друзьям новый план по выживанию:

– С завтрашнего дня собирайте и несите сюда все, что найдете. Консервные банки, куски бечевки, газеты, фантики: словом то, что выкидывается. Здесь, в плену, каждая – даже самая незначительная вещь дорога и полезна.

Укладываясь спать, усталый, но счастливый и сытый, Владислав тихонько позвал Стаса. Тот спросил, что случилось, на это юноша ответил:

– Ты лучший мой друг, такой, о котором я мечтал всю жизнь. И теперь я прошу тебя – просто как человек: если я умру… умру раньше, чем кончится война, то похорони меня, похорони в земле, я не хочу, чтобы мое тело сожгли. Не хочу превратиться в горстку пепла, ибо это противоречит природе и божественной сущности человека. А на грудь мою положи образ святого Антонио и молитвы, написанные рукой матери – это все благословение мне, а отныне единственное, что осталось светлого, у меня больше ничего нет.

Стас уселся подле него, молвил:

– Не смей говорить так! Ты выживешь, останешься жив, у тебя будут жена и дети, много детей: куда же без них. Вот те крест! – он перекрестился, замолчал.

– Нет, просто обещай.

– Ой, не хочется мне то говорить, но… обещаю, но не верю.

Стояла глухая октябрьская ночь. По крыше длинными ветвями скребыхались деревья, где-то вдали, в лесу, одиноко ухал филин. Темнота окутала землю плотным колпаком.

Говорят, что человек ко всему привыкает, приспосабливаясь даже к тяжелым, суровым условиям. Так произошло и с Владиславом. Благодаря помощи друзей, бесценных советов Стаса, без которых они бы не выжили, юноша открыл для себя мир, полный сокровищ. Днем в лесу он собирал ягоды и грибы, пил из ручья чистую родниковую воду: она была такой ледяной, что ломило зубы, влага каплями ниспадала с подбородка и падала на одежду. Каждый вечер перед возвращением в барак Влад отыскивал в траве ли, около казарм, за стройкой ли клад: гвоздь, веточку, банку, обрывки веревки, порванную газету, поломанную ложку. Все находки – такие нужные ныне, он складывал под своей койкой, тайком делясь ими со Стасом и Фрадеком. Стас из найденной им лески и палки соорудил нечто, похожее на удочку с гвоздем на конце, и научил друзей удить рыбу, что водилась в маленькой речушки, протекавшей в лесу. Иной раз они возвращались с уловом, иногда с пустыми руками, но теперь, по крайней мере, голод им был не страшен – лишь бы пережить зиму.

В середине октября пленников отвели в другой край леса для расчистки земли и копания траншей. Ни свет ни заря поляки строем выходили из бараков, держа в руках лопаты, и отправлялись на работу. Было трудно, тяжело, но все старались держаться. Те же, кто падал на земь, немцы просто погружали в телегу и отвозили за стену, выбрасывая тела в глубокую яму словно мусор. Владиславу становилось страшно и глухие сомнения вновь закрадывались в душу, у него появлялось одно-единственное желание: убежать, вырваться на свободу – к свету.

Один из пленников при рытье траншеи вдруг откинул лопату в сторону и зашел громким долгим кашлем. Остальные прекратили работы, с жалостью и недовольством поглядели на него. А тот все продолжал и продолжал кашлять, покуда по губам не потекла кровь. Все ринулись в рассыпную: никто не хотел заразиться туберкулезом. К больному подошел офицер гестапо, схватил несчастного за волосы, приподнял и, убедившись, что тот не врет, проговорил:

– Собака! Того гляди и других заразишь, – затем призвал других немцев и вместе они повели больного в другую сторону: там, как известно, оставались зараженные туберкулезом в полной изоляции.

Глядя им вслед, Влад наклонился к уху Стаса, молвил шепотом:

– Опасаюсь я, как бы мы все не полегли от болезни раньше, чем кончится война.

– О чем ты, тут же кругом немцы, а они параноики по поводу болезней, особенно туберкулеза. Вот увидишь, нас еще врачи осмотрят.