Владимир Хардиков - Район плавания от Арктики до Антарктики. Книга 3

Цикунов после бессонной ночи, наполненной леденящими душу событиями, с истрепанными нервами и потряхиванием всего организма, дождавшись, наконец, благополучного окончания всей трагикомедии, спустился к себе в каюту, налил полный стакан коньяку и залпом выпил, не почувствовав даже запаха алкоголя и привычных ощущений при употреблении спиртного. Но многочасовый стресс и напряжение бессонной ночи смягчились и отошли на задний план, тем более при благополучном исходе. На следующие два дня пришлись выходные, оказавшиеся как нельзя кстати, и их вполне хватило, чтобы прийти в себя после прошедших треволнений.

На следующей неделе, видимо, как-то желая загладить свою вину, заместитель директора завода пригласил в ресторан капитана, главного механика и инспектора Регистра, и стол накрыт был по первому классу – в отличие от обычных ежедневных обеденных перерывов, когда специалисты завода обходятся обычными корейскими непритязательными блюдами.

А еще через неделю, полностью выполнив программу ремонта, «Нижнеянск» снялся по назначению, чтобы через четыре года вновь прийти в уже знакомый док для очередного предъявления судна на класс классификационного общества Регистра России, о чем уже было поведано в рассказе «Путешествие в сказку».

Неумолим бег времени, и то, что казалось совсем недавним, очень быстро становится почти древним в глазах современной молодежи. Почти шестьдесят лет отделяют нас от событий того времени, времени надежд и веры в светлое будущее, скорого построения коммунизма и первого полета в космос Юрия Гагарина, вдохнувшего необыкновенный по силе стимул, сравнимый разве что с победой в прошедшей войне, в сердца советского народа, времени хрущевской оттепели, когда, казалось, еще чуть-чуть – и заживем как в сказке, а темные страницы недавнего прошлого никогда не повторятся. Именно это время родило первых диссидентов, оказавшихся прозорливее других и увидевших троянского коня в стране, запретившей Пастернака и Бродского, Аксенова и Войновича, Солженицына и Гинзбург. Все громадные успехи Страны Советов связаны с этим периодом, несмотря на Карибский кризис, едва не приведший к третьей мировой войне, Новочеркасский расстрел и разгром выставки в «Манеже» нашим дорогим Никитой Сергеевичем. Хрущев даже в диком сне не мог предполагать, что на его могиле на Новодевичьем кладбище будет стоять надгробный памятник, автором которого станет Эрнст Неизвестный, молодой художник и скульптор, которому больше всех досталось от Никиты Сергеевича на той самой выставке. Но несмотря на старую бюрократию, пытавшуюся тихой сапой вернуть уходящие сталинские порядки, люди в своем большинстве надеялись на лучшую долю, и этот период неспроста стал самым продвинутым за все время советской власти: страна развивалась невиданными темпами, которые вскоре закончатся вместе с оттепелью, разочарование народа перейдет на все громадное хозяйство страны и превратится в эпоху застоя, итогом которой станет развал всего государства. Но в шестидесятые годы еще никто об этом не знал, и комсомольцы-добровольцы под бардовские песни Галича, Визбора, Окуджавы, Городницкого с невиданным энтузиазмом ехали осваивать новые земли, строить города и промышленные объекты.

Наш старый знакомый Валентин Цикунов, совсем еще юный парень, курсант Сахалинского мореходного училища после окончания третьего курса судоводительского факультета находился на шестимесячной практике, после которой ему оставался до окончания «бурсы» один-единственный семестр – и госэкзамены с желанным дипломом судоводителя. Будучи на практике, он имел полное право именоваться курсантом четвертого курса, что прибавляло солидности в глазах штатных матросов и штурманов, да и сам уже понимал ответственность, которая вскоре ляжет ему на плечи, и старался держаться соответственно своему будущему статусу третьего помощника капитана, несмотря на матросскую должность в судовой роли. Практика планировалась с сентября до конца февраля будущего года, а шестимесячной она была потому, что необходимо наплавать минимальный ценз для получения диплома штурмана малого плавания, который и позволит занимать должность третьего помощника. Диплом об окончании училища такой возможности не давал, и получение рабочего диплома являлось приоритетной задачей, ведь даже при нехватке одного дня его получить нельзя. Хорошо усвоив эту истину, курсанты всегда старались прихватить несколько дней про запас: мало ли что может произойти в конторе капитана порта, а вдруг по какой-либо причине не засчитают в ценз несколько рабочих дней.

Цикунова в компании близкого однокашника направили на пароход «Красин», бельгийской постройки 1922 года. И кому только пришло в голову дать имя Леонида Красина, революционера и первого наркома внешней торговли, одного из немногих, имеющих высшее образование в первом советском правительстве, старенькому замухрышке пароходу, да еще иностранной постройки. Возможно потому, что, будучи наркомом внешней торговли, он частенько бывал в буржуазной Европе, возглавляя различные делегации по закупке разного дефицитного оборудования, хотя в молодые годы, еще до революции, бывал одним из лидеров и организаторов нападений на государственные банки с целью пополнения большевистской кассы. Судно и было настоящим пароходом, работающим на твердом топливе, а точнее – на угле, с дюжиной черномазых кочегаров, сильно смахивающих на шахтеров и всегда голодных, у которых было всего несколько потребностей: спать, жрать, а с приходом в любой порт – напиваться до положения риз. Сойдя с трапа, они безошибочным чутьем находили кратчайший путь к ближайшей забегаловке или торговой точке со спиртным. Традиция прихода в порт не знала исключений, которые, как известно, лишь подтверждают правила. Но у них было еще одно незыблемое правило: кочегар, на вахту которого выпал приход судна в порт или постановка к причалу, оставался вахтенным на всю стоянку до отхода в рейс, и сменить его было некому. Все его коллеги по кочегарке или друзья по несчастью возвращались на пароход через несколько дней, но проку от них никакого – состояние организма, глубоко отравленного алкоголем, требовало нескольких дней реабилитации, и лишь отоспавшись, они понемногу приходили в себя, чтобы дрожащими от перепоя руками снова взять оружие пролетариата, каковым для них являлась лопата. И лишь зимой их активность заметно снижалась из-за опасения потерять рабочее место на теплом пароходе – старший механик мог выгнать провинившегося с судна в любое время, и того ждала не самая лучшая перспектива оказаться в резерве отдела кадров в студеную зимнюю пору: полученные при расчете деньги очень быстро заканчивались, тем более что недостатка в товарищах по несчастью не было, и они, с уже опустошенными карманами, не оставляли в беде нового партнера, помогая тому как можно быстрее спустить заработанное – и вскоре еще вчерашний обладатель состояния становился таким же, как и тепло встретившие его товарищи, мечтая как можно быстрее попасть на пароход, где тепло и уютно, а кочегарка уже казалась не преисподней, а почти райским уголком где-нибудь на гавайских пляжах. К тому же на пароходе еще и кормят три раза в день и ежемесячно дают зарплату. А там, глядишь, и жизнь наладится, вернется в свою прежнюю хорошо знакомую колею, к привычной стабильности с праздниками души в каждом порту.