Ирина Ишимская - Прогулки по прошлому и настоящему. Рассказы. Эссе

Я во втором классе открыла зеленый томик наугад и прочла: «Скажи-ка, дядя, ведь не даром Москва, cпаленная пожаром, французу отдана». Сладость этой строчки заставила мой дух замереть. Было в ней какое-то непередаваемое таинство. И хотелось ее повторять вновь и вновь. Я тогда не понимала. Я только ощущала. Сейчас я пытаюсь понять. В чем оно? В этих строчках есть какое-то расширение. Когда ты произносишь: «Москва, cпаленная пожаром». Внутри тебя что-то расширяется. Доходит по груди до горла. Это расширяется простор России. И он захватывает французов. Доводит их до Смоленска. Засыпает сладкими снегами. Далеко-далеко. А начинается все с пожара. «Москва, cпаленная пожаром». Невиданная мощь. В этой строчке поместилось все. И вдруг поэт превращает расширение в бросок – «французу отдана». Волшебство. Мое толкование, может быть, неверно. Да настоящую поэзию и невозможно толковать.

Есть речи – значенье

Темно иль ничтожно,

Но им без волненья

Внимать невозможно.

Как полны их звуки

Безумством желанья!

В них слезы разлуки,

В них трепет свиданья.

М. Лермонтов.

На активации узнала, что раньше, как творцы и боги, мы обладали многими способностями и могли даже оживлять неживые предметы. Сейчас эти способности мы можем возвратить. Но не стоит предметы оживлять. Что мы будет делать с ожившим столом, например? И я вспомнила свою историю про стиральную машину. У меня была стиральная машина. Я ее очень любила и была ей благодарна. Я дала ей имя. Я с ней разговаривала. А тогда я читала про неправильные вознесения и возгорания тела. И однажды машина загорелась у меня на глазах. Она хотела соединиться с духом – я так подумала. Со следующей машиной я уже не разговаривала, чтобы такое еще раз не произошло. Я старалась с ней общаться как с машиной, а не как с живым существом. Вспомнилось.

Вот сейчас, когда я пишу этот текст, на стене передо мной висит репродукция Джоконды Леонардо. Леонардо можно было и не писать, и так ясно. И я задумалась, какие же еще встречи мне описать. Да что я думаю. Вот она. Моя встреча с Джокондой в Лувре. Помню, что народу было много, и все щелкали фотоаппаратами и мобильниками, несмотря на надпись «не фотографировать».

Но это в стиле французов писать некоторые запреты только для того, чтобы подстегнуть интерес. Я стояла за толпой и смотрела на нее. И помню ощущение некоторого холодка. Это не было любование картиной или что-то еще. Она смотрела прямо мне в глаза. Я отошла в другой угол, и она перевела свой взгляд на меня. И куда бы я ни перемещалась по залу, она неотступно следила за мной.

Когда мы с моим мужем скульптором в следующий раз приехали в Париж и сидели в Лувре в кафе, я спросила у него:

– Ты пойдешь смотреть Джоконду?

Он ответил:

– На хрен она мне нужна, дура набитая, я пойду смотреть скульптуру.

Я тоже решила не ходить. Хоть она и зазывала очень усиленно стрелочками и указателями.

15-го августа 1990 года погиб Виктор Цой. Я тогда как молодой специалист работала в Новгородской областной библиотеке и иногда на обеде поднималась в читальный зал просматривать новые журналы. Может быть, это было не в самый день смерти, а немного позже. Я открыла журнал «Юность» и в нижней колонке прочитала небольшую заметку, в которой Цой рассказывал о своей смерти. Не могу передать дословно и, может быть, спутаю слова. Но смысл я точно передам. Примерно вот так было написано:

« – Я ехал на рыбалку в Юрмале. Хорошо, что сына не взял с собой, как будто предчувствовал. Перед машиной стоял мой друг, c которым мы вместе воевали на стороне черных против белых. Я остановил машину и, догадавшись сразу, спросил у него:

– Я погиб?

Он подтвердил:

– Да.

– Сколько у меня осталось времени?

– Очень мало.

Я опустил голову на руль, и вскоре машина врезалась в Икарус».

Я как-то сразу поверила этой информации. С чего бы Виктору Цою вдруг взять и заснуть за рулем. И то, что он воевал на стороне черных, – все сходилось. Он любил одеваться в черное. Я не запомнила, кто это написал. Через какое-то время я захотела еще раз прочитать эту заметку, пошла в читальный зал и стала листать журнал. Все перерыла, но нигде ее так и не нашла. И уже через много лет в библиотеке в Киришах, где я работала, я просматривала в запаснике старые журналы «Юность» за 90-й год и этой маленькой колонки текста опять не находила.

Значит, он жил сразу на двух планах. Если умер в одном измерении, то должен был умереть и в другом.

Очень похоже на правду.

Утро. В электричке читала книгу Барбары Марсиньяк «Земля».

Народу было не очень много. Я с интересом углубилась в чтение.

«Представители Семьи Света вышли за пределы законов трехмерного мира – в новое измерение, расшифровывая кодировку данной возможности в своем сознании. У многих из вас могут быть ощущения, что вы чем-то подобным уже занимались. И это действительно так. В вас срабатывает память множественности измерений, когда вы внедрялись в иные системы и занимались подобного рода деятельностью. Для вас данный процесс знаком до боли, так как именно данная черта характеризует вас как Представителей Семьи Света. Вы информируете системы. Вы входите в реальности и перестраиваете их. И вы являетесь экспертами, профессионалами своего дела. Придя на данную планету, вы потеряли память об этом процессе, чтобы действовать в пределах законов, которым подчиняются все остальные. Таким образом, став людьми, вы как бы стерли свою память».

Я посмотрела в окно. Знакомые с детства станции мелькали в лучах пробуждающегося солнца. Народу в электричке было мало. И я опять углубилась в чтение.

«У Мастеров игры есть своя профессия. Она заключается в том, чтобы создавать свои реальности, затем внедрять данные реальности в качестве форм жизни на различных планетах. Мастера Игры собираются вместе так же, как вы собираетесь для игры в мяч или в карты, только их игра – создание новых цивилизаций».

Я подумала: «Какое совпадение. Переделанная повесть, которую я везу показать своему другу, называется „Игра“». А почему мне в голову пришло это название? Героиня повести наблюдает за происходящим как бы со стороны. Но получается, что играют ей. Она еще не мастер. Пока наблюдатель. Потом она охватывает явление во множестве измерений и пытается осознать его.

Я задумалась о том, что работа и суета в моей жизни не дают мне расслабиться. Ничего не успеваю. Электричка до Обухова. Я вышла на Рыбацком. Иду в толпе к пропускным турникетам, даже как-то уныло. Вижу перед собой спину широкоплечего молодого человека. На его футболке написано: «Работаешь – жизни нет. Не работаешь – жить не на что». Как это верно! Я даже засмеялась. Вот тема сегодняшней встречи. Вообще-то я по делу. Финскую визу оформлять, на Марата номер пять. Договорились встретиться с другом А. Он вопреки своей болезни едет сюда, на встречу со мной. Вышла на Маяковской на выход направо, на Марата. Внутри его не увидела. На улице стоят сторожащие страховщики. Сразу же хватают за рукав. Конкуренция. За меня ухватилась женщина средних лет в плаще. Первая у входа.