Ирина Ишимская - Прогулки по прошлому и настоящему. Рассказы. Эссе

Зачем я привезла сюда А.? Он уже заскучал. У меня чувство вины проснулось. Отняла у него время. Стою перед домом, как в застывшем состоянии. Время. Оно проходит через меня. Опять прошлое.

Показания уже занесены в тетрадку. Все подсчитано. Спускаюсь с подиума. Моя очередь сегодня в цех идти за молоком для всех сотрудников. На рабочий халат надеваю фуфайку, косынку на голову повязываю и иду в царство грома, запаха. В цехах темнота, грязь, жуть. Как будто все это происходит до революции.

«Они пойдут и разбредутся, навалят на спину кули. А в желтых окнах засмеются, что этих нищих провели». Вспоминаются стихи А. Блока. Люди ходят белые и черные. Все в ядовитой пыли. За вредность дают молоко. Но разве оно спасет от такого отравления? Больше всего мне нравится здесь библиотека. В местной газете постоянно печатают викторины о Пушкине. Потом подводят итоги и награждают победителей большими красивыми собраниями сочинений. Впрочем, он всегда со мной. Его томик избранного я ношу с собой на работу. Прячу от заведующей. И часто в него заглядываю. Он помогает мне жить. Без него нельзя.

«Поэты все еб***е», – это про меня так говорили в той рабочей среде. А я была тогда поэтом. Страдала, но была. А сейчас я не поэт. Тогда я не умела писать стихи. А сейчас умею вроде бы. Но я сейчас не поэт. Поэтом нужно быть.

Хотя б за то, что я поэт,

Меня услышьте в мире этом.

За то, что здесь меня в нем нет,

Вы не торопитесь с ответом?

Хотя б за то, что я поэт…

Иль это стало так обычно —

Поэт с поэтом, как сосед

В тюрьме. А вместе – неприлично?

Все это ложь. Я не поэт.

Душа идет своей дорогой.

За то, что здесь меня в нем нет,

Меня вы вспомните немного.

Я не поэт. И весь секрет.

В развоплощении поэта.

В траву, в звезду и в то, что нет

Меня во мне. А много света.

А кто я сейчас? Это я пытаюсь осознать. У Барбары Марсиньяк прочитала: «Являясь представителем Семьи Света, вы обладаете возможностью изменять окружающую вас реальность». Еще там говорится, что мы Мастера Игры. Нам необходимо танцевать под ту мелодию, которую мы когда-то сами себе сочинили.

Я опять углубилась в прошлое.

Я завидую заводским библиотекарям. Они работают в таком прекрасном месте, пусть книги все в пыли, в грязи. Но зато книги. Это потом уже эгрегор библиотек меня захватит. Я запутаюсь в его разноплановых коридорах и буду искать выход из лабиринтов и наслоений разных вариантностей книжных комнат. Это потом уже мне станут сниться библиотечные кошмары. А сейчас в этом начале жизни я хочу в него попасть. У дверей библиотеки я увидела на стене яркую афишу. В литературное объединение набирает учеников поэт. Начало занятий сегодня в 18 часов 30 минут в заводском Доме культуры. Я удивилась. Фамилия поэта та же, что и на найденном мной в своем общежитии три дня назад сборнике стихов. И один из этих стихов все еще вертится у меня в голове. Эти завораживающие все-таки строчки. Сегодня вечером пойду. Я давно хотела попасть куда-нибудь в объединение.

За час до окончания рабочего дня долго моемся в душе. Сажа проникла во все поры. Я оттирала пальцы мочалкой и все равно не отмыла. После работы пошла с сеткой, в которой торчали пакеты с молоком треугольные. Шла медленно. Время есть. Я заканчиваю работу в 17 часов. Завернула на Обводный канал, перешла через мостик и вскоре оказалась перед зданием ДК. А внутри мне очень понравилось. Атмосфера старины. Села у двери на стул и стала вслушиваться в звуки и голоса. Откуда-то доносилась музыка. Где-то танцевали дети. Он появился в проходе, спустился по лестнице сверху. Небольшого роста. Стильно одет. Подтянут. Движенья легкие, артистичные. Глаза огромные, темные. Очень красив. Хоть и в возрасте уже. Лет сорок с лишним. Сорок четыре – потом узнала. А мне-то что. Он же не Пушкин. Присел рядом.

– Вы ко мне?

– Да!

Осмотрел внимательно сетку с торчащими пакетами молока. Мне стало неудобно. И грязные пальцы, наверное, заметил. Я сетку задвинула подальше. Наш разговор длился недолго. Спросил, работаю ли я, учусь ли. Что-то еще. Я старалась улыбаться. Потом удалился. Я заметила, что зашел в туалет. Когда вышел, глаза его сияли еще больше. Как будто кто-то влил в них сверкание.

Опять подошел, опять cпросил, что я читаю.

– Да так, ничего.

Я закрыла и спрятала книгу в мягкой обложке.

– Ну покажите.

Я показала.

– О, хорошая книга!

Оценил мой вкус.

Аксаков. «Детские годы Багрова-внука».

Он открыл дверь в маленькую комнатку и пригласил меня войти.

Большой круглый стол. Вокруг него стулья. По бокам стоят диванчики. Поэт сел на один конец стола. Я – на другой.

Я пришла первая на только что открывшееся в этом ДК ЛИТО. Потом начали собираться другие люди. Я смотрела на них с большим вниманием. Симпатичный молодой человек, полурабочий, полуинтеллигент. Как потом оказалось, работает печником. Фигура временная. Он потом быстро нас покинул. С большим лбом, как потом выяснилось, – врач. Зашел в строгом костюме мужчина лет тридцати. Скромный, стеснительный. Немного похож на Булгакова. Сел в уголке. Это фигура главная. Я комментирую из будущего. Станет старостой. У человека-поэта он будет как Гольденвейзер у Толстого. Напишет записки – «Прогулки с мэтром», запомнит все разговоры, выложит в строгой последовательности слова. Книга получится непредвзятая и искренняя. Но в своей искренности эта книга станет скорее обвинительной, если читать ее внимательно. Я сейчас ее читаю. Но он совершит ошибку, издаст ее при жизни мэтра и станет врагом номер 1. Катастрофа отношений. Бедный. Даже на суд будет вызываем. Но отправимся в сейчас тогда. Вот он сидит скромно, никому не известный. Зашел с бородкой франт, интеллигент, как из «Башни» Вячеслава Иванова. Поэта знает. Поздоровался за руку. Старостой он побудет недолго. Мне запомнится его стихотворение про памятник Екатерине. Смысл такой – Екатерина в окружении любовников. А он проходит один. Помню только последнюю строчку стиха: «И любовник я ничей».

Простая женщина-болтушка, которая рассказывала про свой сад. Я буду звать ее садовница. Ее миссия попасть в мою прозу ненадолго и уйти. А что моя частичка? Сидит как дура, пялится. Думает: «Меня отсюда выгонят, здесь все такие умные, вот бы здесь остаться». Когда стали представляться, она заявила, что ее любимый поэт – Евгений Евтушенко. Чем очень разочаровала человека-поэта. Дурной вкус. Очень дурной. Она это поняла по его глазам. А потом он Евтушенко просто уничтожил. Прочитала слащавое стихотворение про Маяковского. Что-то там было про Лилечку. Это ему тоже не понравилось. Я не знала тогда, что Лиля Брик была его подругой. Асеев познакомил молодого поэта с уже пожилой любовью Маяковского. Но когда стали выбирать старосту, он спросил у моей частички, не хочет ли она быть старостой? Она отказалась в страхе. Тогда она отбрасывала все возможности. И старостой стал мужчина с бородкой, ничей любовник, женатый, между прочим, как сообщила мне потом садовница.