Борис Хазов - Записки Дмитровчанина

Через какое-то время дождь начал стихать, а потом закончился. Только отдельные крупные капли иногда падали на меня. Тут я опять услышал металлический звук, который и толкнул меня на эту авантюру. У меня опять появился ориентир и можно было идти дальше. И я пошел, обливаемый потоками воды, с окружающих меня кустов, все так же спотыкаясь на всяких кочках, стукаясь непонятно обо что, пока не понял, вздрагивая от страха от всех прикосновений и шумов, что звук где-то рядом. Кроме того мне показалось, что мелькнул какой-то лучик света и тут же пропал. Я дернулся в том направлении, нога не почувствовала опоры и я упал перекувырнувшись через голову и покатился в какую-то яму.

Когда пришел в себя, перед глазами, невдалеке, в полной темноте, чернело что-то большое и громадное, и оттуда-то раздавались звуки и мелькал огонек.

Я понял, что вернулся в нормальный мир, что лежу в кювете рядом с шоссе, а на обочине стоит грузовая машина, которую кто-то чинит. Выполз к машине, поднялся держась за бампер и вдруг услышал:

– Парень, ты что там стоишь, залезай сюда на капот.

Какого мальчишку надо упрашивать, когда в машину приглашают. Я быстро залез на бампер, увидел открытый капот двигателя, где, в луче маленькой лампочки, шофер чего-то делал.

– Подержи лампочку, а то мне не удобно и светить и ремонтировать.

Я подвинулся по бамперу поближе, взял лампочку и стал светить туда куда показывал шофер. Через некоторое время, он закончил ремонтировать, пошел завел двигатель.

– Слезай, садись в машину.

Меня упрашивать не надо. У меня папка шофер, я знаю как двери открывать Быстро забрался в кабину. Шофер сел тоже и говорит:

– Ну спасибо, помог. Тебя как зовут-то?

– Боря.

– А меня дядя Коля. Далеко тебе, откуда идешь?

– На Пролетарский, из пионерлагеря иду, брата навещал.

– Ну ничего, сейчас быстро доедем.

– А меня папка, тоже шофер, – похвастался я.

– Ладно, сиди давай, погрейся вон весь мокрый сейчас подъедем.

Я сидел в теплой машине, которая ехала по шоссе, освещая фарами мокрую дорогу и представлял как буду рассказывать ребятам о том, что я ночью прошел через кладбище, да еще и на машине прокатился. Не поверят ведь. И все что было со мной, под ровный шум мотора стало потихоньку отступать куда-то далеко, далеко.

Вообще-то я русский, по паспорту. А по сути я не совсем понятной национальности, Мама моя была латышкой еврейского происхождения или, наоборот, еврейкой латышского происхождения. Папа же мне всегда говорил, что у него в предках были и русские и греки и с гордостью показывал свой красивый и большой с горбинкой нос. Это, дескать, от греков достался. Мы жили тогда в Латвии, в городе Цесис. Поэтому, когда встал вопрос, где учиться, меня недолго думая, отправили в русскую школу с латышским уклоном. Ну и говорил я одновременно и на русском, и на латышском. Когда я кончил два класса школы, вся наша семья из четырех человек, родители и я с младшим братом, переехала жить на родину отца, в небольшой подмосковный, можно сказать патриархальный, городок Яхрому. С собой я захватил учебники латышского языка за несколько классов, и началась совсем новая жизнь. Учился я посредственно, были и четверки, и пятерки, но по русскому языку всегда была тройка. Орфографию я знал на четверку, а вот синтаксис, можно сказать, на двойку, и в целом выходила тройка. Мне так кажется, что проблемой в синтаксисе было сочетание в мозгах у меня сразу правил двух совершенно разных языков: русского и латышского, а уж когда добавился немецкий, то и говорить нечего. Но ничего страшного в этом не было, и я потихоньку доучился до окончания семилетки. Тогда начальное образование было семь или восемь классов. С трудом на троечки поступил в строительный техникум, куда поступал вместе с двоюродным братом, Николаем. И началась наша «взрослая» студенческая жизнь. Нас в группе было сорок человек. Причем, так получилось, что примерно половина принята после десятого класса, то есть довольно взрослые по сравнению со мной, еще одна треть группы были после восьмого класса. Как раз в это время, в 1961 г. началась реформа образования по переходу на восьмилетку. И осталась одна маленькая толика студентов, самых маленьких, после семилетки, в которую входил и я. Учеба у нас началась с натуральной работы на «стройке» и в «колхозе». Возили в течение двух месяцев на стройку в п. Синьково. Там как раз строили комплекс зданий Министерства сельского хозяйства СССР. Туда планировалось перевезти из Москвы. Поближе, так сказать, к «земле». А мы все и подчищали. Убирали мусор, наводили порядок на территориях. В общем, было интересно. Заодно и сдружились все. С одной стороны, это был «плюс», а с другой… Когда начались занятия, то оказалось, что для большей части группы ничего сложного нет. Они большую часть материала программы восьмого класса уже проходили. А для «семилеток» оказался провал. Из четырех месяцев первого полугодия, два месяца мы жили веселой студенческой жизнью, а потом надо было догонять… Ну и, конечно, я «просел». Русский язык, математика, немецкий язык успешно катились в сторону «двоек», а значит, и к отчислению из техникума сразу после нового года. Я, конечно, старался. Директор техникума Николай Ипполитович Лавренов вызвал моих родителей на беседу и посоветовал взять-нанять репетиторов. Что мои родители и сделали. А учитывая, что репетиторы были преподаватели из техникума, то троечки я получил и соответственно остался учиться дальше. Хочу сказать, что больше всего студентов нашей группы после Нового года стали получать стипендию. Те, кто закончил без «троек». Да и неудивительно, они все, в основном, повторно проходили программу восьмого класса. И каждый месяц получали по двадцать рублей. Это вызывало жуткую зависть у «троечников», да и родителям хотелось материально помочь. Все-таки жили мы бедновато. Мама, кстати, с репетиторами рассчитывалась тем, что шила по заказам платья, кофточки и что-то еще. Она была классная портниха. Ну и я, конечно, старался во втором полугодии, что бы год закончить на «четверки». Но не получалось. По всем предметам «четыре» и «пять», а по русскому «три с минусом». Фактически «двойка». И опять синтаксис. Немного отвлекусь. Русский язык и литературу нам преподавала Мария Марковна Лавренова, мы ее звали просто «Марковна», как вы поняли, жена директора техникума. Интеллигентная, очень грамотная, как мне кажется, знающая все книги, о которых я тогда слышал и читал, вежливая, в общем, настоящая учительница. По литературе мы с ней прямо «спелись»: ставила мне только «пятерки», а в «диктантах» и «изложениях» запятую поставит красной ручкой – галочку на полях, то есть ошибка. Запятую зачеркнет – то же самое. И в итоге на полях тетради или листочков двадцать галочек – итог, «два». Изложено хорошо. Текст пронизан смыслом, сюжет описан замечательно, а в результате «два». Короче, поставила мне «три с минусом» и на переэкзаменовку в августе.